Миссис Филдинг почувствовала себя в затруднительном положении. Она предпочла бы не отвечать, но теперь все, включая ее мужа, смотрели на нее. Что же она могла сказать? Нечто тактичное и лестное? Попытаться ли ей показать восприимчивость, поясняя впечатления, вызванные у нее этой пьесой? Она даже толком не понимала, что присутствующим, собственно, хотелось бы услышать.
Или следует быть честной, сказав, что эта волнующая до навязчивости драма подняла вопросы, о которых, по ее мнению, лучше молчать? Что это может принести вред, возможно, пробудив воспоминания о несчастьях, которые лучше всего оставить спать дальше, поскольку оставленные ими раны неисцелимы? Ведь пьеса закончилась трагедией. Разве благотворно следовать в жизни тем же путем? Никто не сможет опустить для себя занавес и спокойно вернуться домой к совершенно иной жизни.
Что мог ожидать от жены Джошуа? Что ему хотелось бы услышать? Ей нельзя было смотреть на мужа, словно она ждет какой-то подсказки. И ей не хотелось обидеть или смутить его. Миссис Филдинг вдруг ошеломленно осознала, как разволновалась и как остро ощутила собственную неполноценность на фоне всех этих людей. Сесиль Антрим вся лучилась внутренней силой, обладая полной уверенностью в своих мыслях и чувствах. Именно сила эмоций придавала особый блеск ее красоте. И по крайней мере в них заключалась половина того магнетического притяжения, которое заставляло публику неотрывно смотреть на нее.
Сесиль рассмеялась:
– Моя дорогая, вы боитесь говорить, чтобы не обидеть мои чувства? Уверяю вас, я способна вынести все!
Кэролайн наконец решилась высказаться и улыбнулась в ответ.
– Я уверена в вас, мисс Антрим. Но не так легко выразить все в нескольких словах, оставаясь хотя бы отчасти честной, а я не верю, что вам нужен простой ответ. И даже если он вас устроит, то его не заслуживает эта пьеса.
– Браво! – воскликнул Орландо, сложив ладони в беззвучном хлопке. – Пожалуйста, миссис Филдинг, скажите нам, что вы думаете на самом деле. Возможно, нам необходимо услышать честное мнение обычного зрителя.
Воцарилась полная тишина.
У Кэролайн сжалось горло. Она судорожно вздохнула. Все пристально смотрели на нее. Ей придется что-то сказать.
– Я думаю, что эта пьеса ставит много очень важных вопросов, – произнесла она, чувствуя, как пересохли вдруг ее губы. – Некоторые ответы нам, видимо, необходимо понять, но другие, возможно, не стоит затрагивать. Нам приходится мириться с разными бедами, и мысль об их сокровенности помогает выдержать их.
– О боже! – Сесиль выглядела потрясенной. – Крик души, Джошуа? – Смысл ее вопроса был понятен, даже если она всего лишь поддразнивала его.
– Святые небеса, надеюсь, вы ошибаетесь! – слегка покраснев, возразил Филдинг.
Все рассмеялись, за исключением Питта.
Кэролайн почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Ей тоже хотелось легко рассмеяться, но она не могла этого сделать. Она испытывала неловкость, осознавая собственное простодушие и беспомощность и внезапно вновь почувствовав себя неуклюжей школьницей. Хотя в этой гримерной миссис Филдинг была самой старшей. Не в этом ли все дело? Будь она постарше еще года на три или четыре, она могла бы сойти за мать Сесиль Антрим. И к тому же она старше Джошуа на семнадцать лет. Должно быть, он осознавал это, стоя там рядом с Сесиль.
Как же ей сохранить остатки достоинства и не выглядеть смехотворно, чтобы не вызвать у мужа чувство стыда за нее? Наверняка они изумляются, с чего вдруг Джошуа вообще предпочел жениться на этой особе, такой благопристойной и почтенной в сравнении с ними, лишенной воображения, чуждой в их мире, не способной даже дать грамотную или попросту остроумную оценку пьесы, не говоря уже о том, что ее наружность не имела ничего общего с магическим очарованием актерской братии.
Они ждали от нее ответной реплики. И Кэролайн не могла разочаровать их. Но в голову ей не приходило ничего остроумного. И ей не оставалось ничего иного, кроме как высказать свои истинные мысли.
Миссис Филдинг взглянула прямо на Сесиль, словно никого больше и не было в этой людной гримерке.
– Я уверена, что, как актриса, вы привыкли выступать перед большой аудиторией и способны понимать чувства женщин, совершенно не похожих на вас, – начала она действительно с уверенностью, а закончила с легкой вопросительной интонацией.
– Ах! – мгновенно воскликнул Орландо. – Миссис Филдинг, вы на редкость проницательны. Она нашла твой прокол, мама. Думаешь ли ты так же часто, как о страстях, об уязвимости женщин, терзающихся сомнениями или обидами, которые лучше оставить скрытыми? Разве не справедливо предоставить им право на сердечные тайны?
Мужчина, назвавшийся Харрисом, выглядел потрясенным.
– О чем вы толкуете, Орландо? О цензуре? – Последнее слово он произнес тоном обвинителя, обнаружившего предательство.
– Нет, конечно! – резко возразила Сесиль. – Какая глупость! Орландо не больше меня склонен одобрять цензуру. Мы оба до последнего вздоха готовы бороться за свободу высказываний, постановку важных вопросов, выдвижение новых идей или пересмотр взглядов на старые, о которых никому не хочется слышать. – Она сердито покачала головой. – Ради бога, Харрис, вы же всё понимаете! То, что для одних – богохульство, для других – религия. Цензура может опять довести нас до того, что людей будут сжигать на кострах из-за поклонения другим богам или даже одному богу, но разными словами, – женщина раздраженно передернула плечами. – Так можно вернуться в темное Средневековье к пыткам инквизиции.
– И все-таки, дорогуша, в известной мере цензура может быть оправданна, – заметил Уорринер, впервые вступив в разговор. – Не следует кричать о пожаре в заполненном театре, особенно если никакого пожара нет. А даже если есть, то паника еще никому не помогала. Больше людей могут погибнуть в давке под ногами, чем в пламени, – заметил он с легкой насмешливой улыбкой, хотя глаза его оставались серьезными.
Настроение мисс Антрим резко переменилось.
– Ну, разумеется! – рассмеявшись, согласилась она. – Кричите о пожаре чувств в церкви, если вам положено, но не вздумайте орать о нем в театре – во всяком случае, пока там идет спектакль.
Остальные также разулыбались.
Кэролайн посмотрела на Джошуа.
И тут заговорил Питт:
– И возможно, нам следует проявлять осторожность к пасквилям? Если, конечно, дело не идет о театральной критике…
Сесиль ахнула и, мгновенно развернувшись, пристально взглянула на него.
– Боже мой! Я не представляла, что вы так внимательно слушаете. Мне следовало обратить на вас более серьезное внимание. Вы ведь, надеюсь, не критик?
– Нет, мэм, – с улыбкой ответил Томас, – я служу в полиции.
– Вот те на! – Глаза актрисы изумленно расширились. – Вы это серьезно?
Суперинтендант кивнул.
– Как беспощаден закон! Неужели вы способны бросить людей в тюрьму за карманные кражи или уличные драки? – Антрим с легкостью подбросила ему такую идею.
– К сожалению, гораздо чаще мне приходится иметь дело с более серьезными преступлениями, такими как убийство, – ответил Томас тоном, потерявшим былую непринужденность.
Орландо встал.
– Вот, вероятно, что подразумевала миссис Филдинг, говоря, что нам не следует задавать вопросы, на которые мы не хотим получить ответы, – сказал он в наступившем молчании.