Она воспринимала Юнити совершенно не так, как все мы. Мнение семьи… не слишком важно для нее.
Доминику хотелось бы не согласиться с Витой, однако он понимал, что ложь не принесет утешения. Она всего лишь заставит ее глубже ощутить собственное одиночество перед лицом горя.
– Еще не время, – согласился он. – Однако у нее практически нет времени, чтобы подумать… или понять, что все остальные члены ее семьи будут в ней нуждаться.
– В самом деле, разве не так, Доминик? – В напряженном, чуть охрипшем голосе женщины слышался страх, проступавший все сильнее по мере того, как она все более отчетливо осознавала, что именно последует дальше. – Этот полисмен не намеревается оставить наш дом в покое. Он будет копаться в нашем белье, пока не найдет истину. После чего поступит в соответствии с ней.
Именно в этом ее гость усомниться не мог:
– Да. У него нет особого выбора.
Хозяйка задумчиво посмотрела на него с тенью улыбки на губах:
– Какая незадача! Нам было бы лучше иметь дело с человеком менее умным или более послушным влиянию Церкви, склонным спасовать перед трудностями или боящимся сказать нечто неудобное и непопулярное. A ситуация и так непопулярна… Совершенно не сомневаюсь в том, что на следствие будет оказано давление – хотя бы епископом Андерхиллом, если на то пошло. В конце концов, Рэмси должен сам стать епископом, во многом благодаря его рекомендации.
Вита почти бесшумно вздохнула и продолжила:
– Иногда очень сложно понять, что правильно и что будет лучше для будущего. Это не всегда то, что кажется лучшим в данный момент. Суждения общества могут оказаться очень жесткими.
– Подчас, – согласился ее собеседник. – Однако они могут быть и милостивыми.
Улыбка снова порхнула где-то над ее губами и исчезла.
– Вы хотите сказать, что теперь я узнаю, кто мне и в самом деле друг? – Легкая усмешка легла на губы миссис Парментер. – Когда начнется скандал, в газетах начнут писать о нас всякие гадости и к нам перестанут приходить с визитами? – С характерным для себя изяществом Вита отрицательно повела плечом. – Прошу вас, не надо. Не думаю, что мне хотелось бы знать это. Конечно же, нас ожидают самые неприятные сюрпризы… со стороны небезразличных мне людей, пользовавшихся моим доверием, от которых я ожидала взаимной симпатии.
Отвернувшись от Кордэ в сторону своего необыкновенного холла, она добавила, понизив голос:
– Мы столкнемся с трусостью, предрассудками и всякими гадостями там, где этого не ожидали. Я предпочитаю не знать этого. Предпочитаю видеть улыбающиеся лица и не угадывать за ними слабость, страх или презрение. – Вита повернулась к нему: – Доминик, я ужасно испугана…
– Ну, конечно. – Священнику захотелось прикоснуться к ней, однако подобный жест мог показаться непристойным, хотя и представлял собой наиболее инстинктивный способ утешения там, где не могли помочь никакие слова… Впрочем, этот способ не был доступен ему не только в отношении Виты, но и в отношении любой прихожанки. Он должен был найти нужные слова. – Мы все испуганы. И нам не остается ничего другого, кроме как встречать каждый день со всей возможной отвагой и любить друг друга.
Женщина улыбнулась:
– Да, разумеется. Слава богу за то, что вы с нами. Мы будем отчаянно нуждаться в вас. Вы будете нужны Рэмси. – Она еще сильнее понизила голос, и в нем проступила хрупкая нотка. – Но как это могло произойти? Понятно, что Юнити была чрезвычайно трудной молодой особой, однако нам неоднократно приходилось общаться с трудными людьми. – Миссис Парментер посмотрела Кордэ в глаза. – Видит бог, нам приходилось иметь дело со священниками, способными привести в отчаяние даже святого.
– Миссис Парментер посмотрела Кордэ в глаза. – Видит бог, нам приходилось иметь дело со священниками, способными привести в отчаяние даже святого. Юный Хавергуд, например, был таким энтузиастом… все время кричал и размахивал руками. – Она деликатно шевельнула руками, подражая вспомнившемуся жесту. – Не могу сосчитать, сколько вещей он разбил, начиная с моей лучшей вазы работы Лалика, которую кузина подарила мне на свадьбу. А еще был Горридж, который всегда цыкал зубом и некрасиво шутил. – Дама улыбнулась Доминику. – Рэмси так ловко обращался с ними… Даже с Шеррингэмом, который любил все повторять и запоминал все, что ему говорили, но в чуть искаженном виде, выворачивая весь смысл наизнанку.
Доминик собирался что-то сказать, однако его собеседница направилась к зимнему саду и первой вошла в помещение. Запах сырой листвы показался священнослужителю весьма приятным и едва ли не бодрящим. Над пальмами и лилиями оранжереи поднимались арки из заключенного в белые переплеты стекла.
– Чем же таким отличалась от них Юнити? – продолжила Вита, проходя по вымощенной кирпичом дорожке между клумбами.
В двадцати футах от них стояло пустое кресло, в котором до этого занимался Мэлори, оставивший свои книги и бумаги на выкрашенном в белый цвет чугунном столике. Хозяйка дома шла теперь очень медленно, не отрывая глаз от земли.
– Рэмси, видите ли, изменился, – сказала она. – Он стал теперь совсем не таким, каким был раньше. Вы, конечно, этого не знаете, не можете знать. На него легла темная тень, нечто, снедающее его уверенность в себе и прежнюю его веру. Он стал таким… положительным. А прежде был полон огня. Сам голос его заставлял людей слушать. Все переменилось…
Кордэ понимал, что она имеет в виду: мирские сомнения, охватившие многих после того, как обрели популярность теории Чарлза Дарвина, проповедавшего восхождение человека из низших форм жизни в противовес единственному нисхождению от божественного Отца Небесного. Он слышал сомнение в голосе своего наставника, замечал отсутствие страсти в его вере, отмечал сомнение в его проповедях перед прихожанами. Однако Юнити Беллвуд была неповинна в этом. Бесспорно, не одна она на всем белом свете верила в дарвинизм, и она не была единственным встреченным Рэмси в жизни атеистом. Мир, как и всегда, был полон ими.
Сущность веры образуют отвага и доверие, обходящиеся без знания.
Миссис Парментер остановилась. На дорожке проступило бесформенное темное пятно какой-то жидкости, растекшееся во все стороны. Женщина наморщила нос, ощутив исходящий от пятна легкий, но едкий запах.
– Мне бы хотелось, чтобы мальчишка садовника был аккуратнее. Боствику вообще не следовало пускать его сюда. Он не прикрывает свои ведра крышками, – вздохнула она.
Нагнувшись, Доминик провел по пятну пальцем. Оно оказалось сухим. Значит, кирпич уже впитал влагу. Своим темным цветом это пятно напоминало отметину на шлепанце Юнити. Из этого с неизбежностью следовал только один вывод. Но почему же Мэлори солгал о том, что не видел ее?
– Что это? – спросила Вита.
Ее спутник распрямился:
– Не имею представления. Но пятно высохло, и если вы хотите идти дальше… Должно быть, жидкость очень быстро впиталась в кирпич.
Тем не менее миссис Парментер подобрала юбки и непринужденно перешагнула через пятно. Священник последовал за нею на центральную площадку, окруженную пальмами и лианами. С отрешенным лицом, бледная, хозяйка посмотрела куда-то мимо зимних лилий.
– Надо думать, что причиной ее грубости послужило непереносимое разочарование, – продолжила она спокойным голосом. – Она все продолжала твердить свое, продолжала… правда? – Вита прикусила губу. Острая печаль читалась в ее глазах и повороте головы.