Сейди яростно дернулась, вскинула руки к голове и отвернулась от окна. Брейди ощутил тошноту, головокружение: его вышвырнуло из ее разума. Она посмотрела на него, бледная, с написанным на лице страхом.
«Думаю, я отключилась на пару секунд, – сказала она, а потом нервно рассмеялась. – Но ты никому не скажешь, правда, Брейди?»
Он и не собирался, но потом выяснилось, что проникать в ее разум ему все легче и легче. Для этого уже не требовалось, чтобы она смотрела на солнечные блики, отражавшиеся от ветровых стекол автомобилей на стоянке напротив. Хватало и того, что она входила в палату. Сейди похудела, осунулась, стала дурнушкой. Иногда являлась в грязной униформе, иногда в рваных чулках. Брейди продолжал внедрять в ее разум обвинения: ты провоцировала отца, тебе нравилось то, что он делал, ты проявила безответственность, ты не заслуживаешь того, чтобы жить.
Черт, хоть какое-то да занятие.
Несколько игр Элу очень понравились, вроде той, где требовалось провести Гарри Питфола мимо пропастей и ядовитых змей, но особое наслаждение он получал от «Рыбалки». Не от самой игры, которая была глупой, а от демоверсии. Он полагал, что над ним стали бы смеяться, расскажи он кому-нибудь об этом, но сам не видел ничего смешного. Если он из-за чего-то расстраивался (брат накричал, потому что он не вынес мусор к приезду мусорщиков в четверг утром, или дочь позвонила из Оклахома-Сити с очередными жалобами), эти медленно плавающие рыбы и тихая мелодия сразу его успокаивали. Иногда он даже забывал про бег времени. Это было потрясающе.
Как-то вечером на исходе 2012 года Эла осенило. Хартсфилд из 217-й не мог читать и не выказывал никакого интереса к аудиокнигам или музыке на дисках. Если кто-нибудь надевал ему наушники, он неуклюже срывал их, словно они сдавливали ему голову. Не получилось бы у него и манипулировать маленькими кнопочками под экраном «Заппита», однако он мог смотреть демоверсию «Рыбалки». Она даже могла ему понравиться, как и демоверсии каких-нибудь других игр. А если бы понравилась, то могла понравиться и другим пациентам (к чести Эла, он даже в мыслях не называл их дефективными или дегенератами), и это было бы очень хорошо, поскольку некоторые пациенты Ведра вдруг ни с того ни с сего возбуждались и становились агрессивными. Если бы демоверсии их успокаивали, врачам, медсестрам и санитарам – даже уборщикам – стало бы легче.
Ему могли выписать премию. Надежда, конечно, слабая, но мечтать не вредно.
Хартсфилда расстраивали визиты Ходжеса. После его ухода в палате 217 падали вещи, вода в душе включалась и выключалась, дверь в ванную вдруг распахивалась и захлопывалась. Медсестры, которые это видели, не сомневались, что к этому причастен Хартсфилд, но доктор Бэбино пресекал такие разговоры на корню. Заявлял, что это истерическая реакция, свойственная определенному типу женщин (хотя в Ведре хватало и медбратьев). Эл знал: все эти истории – правда, поскольку несколько раз видел все собственными глазами и не считал себя истериком. Скорее наоборот.
Однажды он услышал какие-то звуки в палате Хартсфилда, открыл дверь и увидел, как яростно дребезжат жалюзи. Это было вскоре после очередного визита Ходжеса. И прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем жалюзи вновь замерли.
Хотя Эл пытался держаться с Ходжесом дружелюбно – он пытался держаться так со всеми, – поведения бывшего детектива он не одобрял. Тот, похоже, упивался нынешним состоянием Хартсфилда. Блаженствовал, глядя на него. Эл знал, что Хартсфилд был плохим человеком, убившим невинных людей, но ведь того человека больше не существовало. А то, что осталось, не слишком отличалось от овоща. Да, он заставлял дребезжать жалюзи и включал и выключал воду. Но этим никому не вредил.
Он включил «Заппит» и вывел на экран демоверсию «Рыбалки».
Рыбы начали плавать, заиграла мелодия. Как всегда, Эл почувствовал разливающуюся по телу умиротворенность и на мгновение замер, чтобы насладиться ощущениями. Но прежде чем повернул приставку так, чтобы Хартсфилд мог видеть экран, обнаружил, что толкает библиотечную тележку в крыле А, на другом конце больницы.
И «Заппита» у него не было.
И что странно, его это совершенно не расстроило. Он пребывал в прекрасном расположении духа. Ощущал некоторую усталость, и ему никак не удавалось собрать разбегавшиеся в разные стороны мысли, но в остальном он был всем доволен. Даже счастлив. Он посмотрел вниз и на тыльной стороне левой ладони увидел большую букву «зет», написанную ручкой, которую он всегда держал в кармане куртки.
«Зет» – для Зет-боя, подумал Эл и рассмеялся.
Сознание библиотекаря находилось здесь же – где-то здесь, – но проявляло себя успокаивающим гулом, напоминавшим гул нагревательного котла в подвале в холодный день. При этом Брейди получил доступ ко всем воспоминаниям Элвина Брукса, к накопленным знаниям. И знаний хватало, потому что на пенсию Брукс ушел в пятьдесят восемь лет, а до этого был первоклассным электриком. Звали его тогда Электробрукс, а не Библиотечный Эл. И если бы сейчас Брейди захотел что-то к чему-то подключить, он сделал бы это играючи, хотя прекрасно понимал, что лишится такой способности, вернувшись в свое тело.
Мысль о собственном теле встревожила его, и он нагнулся над человеком, который, обмякнув, сидел на стуле. Глаза наполовину закрылись, виднелись только белки. Язык вывалился из угла рта. Брейди сделал так, что старческая рука опустилась на собственную грудь, грудь Брейди, и почувствовал, как она поднимается и опускается. То есть тело жило, но, Бог свидетель, выглядел он ужасно. Обтянутый кожей скелет. Вот что с ним сделал Ходжес.
Он вышел из палаты и отправился на экскурсию по больнице, ощущая безумную радость. Он всем улыбался. Ничего не мог с собой поделать. С Сейди Макдоналд он боялся напортачить. Сейчас тоже боялся, но не так сильно. На этот раз все обстояло гораздо лучше. Тело Библиотечного Эла обтягивало его, как перчатка. Проходя мимо Энн Кори, старшей сестры-хозяйки крыла А, он спросил, как чувствует себя ее муж после лучевой терапии. Та ответила, что у Эллиса все идет неплохо, учитывая ситуацию, и поблагодарила за участие. В вестибюле он оставил тележку около мужского туалета, зашел в кабинку, сел на унитаз и внимательно рассмотрел «Заппит». Как только увидел плавающих рыб, сразу понял, что произошло. Идиоты, разработавшие эту игру, наверняка совершенно случайно добились гипнотического эффекта. Этот гипноз действовал не на всех, но Брейди полагал, что на многих, а не только на тех, с кем случались легкие припадки, как у Сейди Макдоналд.
Из прочитанного в подвальном командном пункте Брейди знал, что несколько видеоигр вызывали припадки или вводили в состояние легкого гипноза совершенно здоровых людей, что заставило разработчиков писать в инструкции предупреждение (очень-очень мелким шрифтом): не играть длительное время; находиться на расстоянии не меньше трех футов от экрана; не играть страдающим эпилепсией.
Этот эффект проявлялся не только в видеоиграх. Как минимум один мультфильм из сериала «Покемоны» запретили к показу, когда тысячи детей пожаловались на головную боль, ухудшение зрения, тошноту и судороги. Причиной сочли последовательные вспышки от взрывов, создававшие стробоскопический эффект. Комбинация плавающих рыб в сочетании с мелодией достигала того же. Брейди удивился, что фирму-изготовитель «Заппита» не завалили жалобами. Потом выяснил, что жалобы были, но не так много. И он мог назвать две причины. Во-первых, сама игра «Рыбалка» такого эффекта не давала. Во-вторых, едва ли кто покупал эти «Заппиты». На жаргоне компьютерной торговли это был «отстой».
Продолжая толкать тележку, человек в теле Библиотечного Эла вернулся в палату 217 и положил «Заппит» на прикроватный столик, чтобы обдумать, что с ним делать дальше.