Впрочем, я не помню, чтобы в то лето мне вообще что-то снилось.
Я видел мешки под своими глазами, когда брился по утрам, и иногда чувствовал легкое головокружение после особенно утомительной смены в образе Хоуи (хуже всего было, конечно, во время празднования дней рождения в жарком бедламе «Веселого дома Хоуи»), но считал это нормой – об этом мне говорил мистер Истербрук. Небольшой отдых в лежке всегда приводил меня в чувство. Я думал, что тяну, как сказали бы сейчас. Но в первый понедельник июля, за два дня до Великолепного Четвертого, мне раскрыли глаза.
– Нет, нет, он у лохолифта. – Он бы никогда не использовал это пренебрежительное прозвище колеса обозрения, если бы Лейн находился поблизости. – И шевели ногами, Джонси. Сегодня много дел.
Я пошевелил, но рядом с «Каролинским колесом», высоким, молчаливым, застывшим в ожидании первых посетителей, никого не было.
– Сюда, – прозвучал женский голос. Я повернулся налево и увидел стоявшую рядом со своим украшенным звездами гадальным павильоном Роззи Голд, в одном из кисейных нарядов Мадам Фортуны. Голову она повязала ярко-синим шарфом, концы которого болтались у поясницы. Компанию ей составлял Лейн, одетый, как и всегда, в линялые прямые джинсы, натянутую, будто вторая кожа, полосатую футболку, подчеркивавшую рельефную мускулатуру, и, конечно же, котелок набекрень. Глядя на него, не составляло труда поверить, что извилина у Лейна только одна, да и та не в голове, но на самом-то деле ума ему хватало.
Оба были в рабочей одежде, и у обоих лица обещали плохую весть. Я быстренько прокрутил в голове несколько последних дней, пытаясь вспомнить, какое из моих деяний могло вызвать такую скорбь. Даже подумал, что Лейн получил указание отстранить меня от работы… или уволить. Но в разгар лета? И потом, этим полагалось бы заниматься Фреду Дину или Бренде Рафферти. Опять же, с чего здесь Роззи?
– Кто умер, друзья мои? – спросил я.
– Пока еще не ты, – ответила мне Роззи. Она уже входила в роль, поэтому ее голос звучал странно: смесь бруклинского выговора с акцентом карпатских горцев.
– Что?
– Пойдем с нами, Джонси, – ответил Лейн и тут же зашагал к мидвею, практически пустынному за полтора часа до Первого петуха; только несколько газонтов – уборщиков, у которых наверняка не набралось бы и одного разрешения на работу на всех, – подметали дорожки у павильонов, чем вообще-то им полагалось заниматься еще вчера вечером. Когда я догнал Роззи и Лейна, Мадам Фортуна чуть подалась в сторону, освобождая место между ними. Я почувствовал себя преступником, которого два копа ведут в участок.
– В чем дело?
– Увидишь, – зловеще ответила Роззи-Фортуна, и очень скоро так и случилось. К «Дому ужасов» примыкал «Особняк кривых зеркал» – собственно, эти два аттракциона располагались под одной крышей. Рядом с будкой билетера стояло единственное нормальное зеркало, надпись над которым гласила: «ЧТОБЫ НЕ ЗАБЫЛ, КАК ВЫГЛЯДИШЬ НА САМОМ ДЕЛЕ». Лейн взял меня под одну руку, Роззи – под другую. Теперь я действительно напоминал преступника, которого привели в полицейский участок для оформления протокола. Меня поставили перед зеркалом.
– Что ты видишь? – спросил Лейн.
– Себя, – ответил я, потом добавил, потому что этот ответ их определенно не устраивал: – Вроде бы мне не мешает постричься.
– Посмотри на свою одежду, глупый мальчик, – посоветовала Роззи. Глюпый мальшик.
Я посмотрел. Над желтыми рабочими ботинками увидел джинсы (из заднего кармана торчали рекомендованные кожаные перчатки), над джинсами – синюю рубашку из шамбре, вылинявшую, но относительно чистую.
На голове – в меру потрепанную песболку с Хоуи, завершающий штрих, который так много значил.
– А что с ней? – Я начал злиться.
– Висит на тебе, как на вешалке, вот что, – ответил Лейн. – Раньше такого не замечалось. На сколько ты похудел?
– Господи, не знаю. Может, нам прогуляться к Толстому Уолли? – Толстый Уолли заведовал аттракционом «Угадай-свой-вес».
– Это не смешно, – вмешалась Фортуна. – Ты не можешь полдня носить этот чертов собачий костюм под жарким летним солнцем, потом проглотить пару соляных таблеток и называть это обедом. Скорби по утраченной любви сколько влезет, но при этом не забывай про еду. Ешь, черт побери!
– Кто вам рассказал? Том? – Нет, он бы не стал. – Эрин. Она не имела права…
– Никто мне ничего не рассказывал, – ответила Мадам Фортуна, гордо вытягиваясь во весь рост. – Я просто вижу.
– Не знаю я, что вы там видите, но сочинять вы горазды.
Она тут же превратилась в Роззи.
– Я говорю не о шестом чувстве, малыш. Я говорю о том, что видит обычная женщина. Ты думаешь, я не узнаю сгорающего от любви Ромео? После стольких лет гадания по ладони и вглядывания в хрустальный шар? Ха! – Колыхнув внушительной грудью, она шагнула ко мне. – Твоя личная жизнь меня нисколько не интересует. Я просто не хочу, чтобы Четвертого июля тебя отвезли в больницу – между прочим, обещают девяносто пять градусов в тени – с тепловым ударом, а может, и с чем похуже.
Лейн снял котелок, заглянул в него, снова надел на голову, перекосив уже в другую сторону.
– Она выражается туманно, потому что должна оберегать репутацию знаменитой гадалки. Речь о том, что ты нам всем нравишься. Ты быстро учишься, делаешь все, о чем тебя просят, ты честный, никому не доставляешь хлопот, и дети безумно тебя любят, когда ты в шкуре. Но надо быть слепым, чтобы не увидеть, что с тобой что-то творится. Роззи думает, что проблема в девушке. Может, она права. Может, и нет.
Роззи одарила его возмущенным взглядом «да-как-ты-посмел-усомниться».
– Может, твои родители разводятся. Мои развелись, и меня это чуть не убило. Может, твоего старшего брата арестовали за торговлю наркотой…
– Моя мать умерла, и я единственный ребенок, – мрачно ответил я.
– Мне без разницы, кто ты в обычном мире, – отмахнулся Лейн. – Но здесь «Страна радости». Шоу. И ты один из нас. А это означает, что мы имеем право заботиться о тебе, хочешь ты этого или нет. Поэтому давай ешь.
– И ешь много, – поддакнула Роззи. – Сейчас, в полдень, весь день. И старайся есть что-нибудь помимо жареных кур. Поверь мне, там инфаркт в каждой ножке. Пойди в «Лангуст» и скажи, что хочешь взять навынос рыбу и салат. Скажи, пусть положат двойную порцию. Быстро набери вес, чтобы не выглядеть Живым скелетом в дешевом ярмарочном балагане. – Она повернулась к Лейну. – Это девушка, точно тебе говорю. Видно невооруженным глазом.
– Что бы то ни было, прекращай чахнуть, твою мать.
– Разве можно так говорить в присутствии дамы? – Роззи вновь трансформировалась в Фортуну. Еще чуть-чуть – и мы услышим: Именно этофо хотят пгизгаки.
– Да брось ты, – фыркнул Лейн, развернулся и направился к «Колесу».
После его ухода я посмотрел на Роззи. В матушки она не слишком годилась, но больше у меня никого не было.
– Роз, неужели все знают?
Она покачала головой:
– Нет, для большинства старожилов ты всего лишь очередной салага… хотя и не такой зеленый, как три недели назад.