Оно было снабжено снарядами с новой термобарической взрывчаткой. Выпускающие в воздух легкую дымку газа за микросекунды до воспламенения термобарические снаряды могли не только превратить в пар кирпичную кладку, но и выжечь весь кислород в зоне взрыва.
Сейчас Учитель отдал бы все что угодно за такой снаряд. Он даже ощутил покалывание в указательном пальце, вспомнив ощущение выстрела такими боеприпасами. Представил на месте этого здания дома, которые лично уничтожал огненным шаром и ударной волной, снесшими бы несколько верхних этажей.
Но у него было много другого оружия — полдюжины пистолетов, «МАК-9», боевой обрез «кольт АР-15», гранатомет «М203», набор глушителей. Позади них ровными рядами стояли картонные коробки с патронами. С полдюжины осколочных, дымовых, ослепляющих и оглушающих гранат лежало в большой коробке под его рабочим столом, будто ящик смертоносных яиц.
Однако нет. Убивать всякого раздражающего идиота — все равно что гасить мочой извергающийся вулкан. Надо придерживаться плана, уничтожая тех, кого нужно.
Учитель вошел в комнату, обставленную как кабинет, сел на антикварный стул от «Поттери Барн» и включил настольную лампу с зеленым абажуром. Стену за письменным столом полностью закрывали карты метро и улиц, фотографии вестибюлей домов и станций метро, взятая в раму афиша фильма «Лучший стрелок» с Томом Крузом. Портреты Марка Аврелия, Генри Дэвида Торо и Трэвиса Бикла из фильма «Таксист» были приклеены скотчем поверх титров. На столе лежали старые блокноты с мраморной бумагой, портативный компьютер и полицейский сканер, соединенный с магнитофоном. Рядом находился массивный рабочий стол — такие в халтурных фильмах полицейские забирают после налета.
На столе стоял телефон с автоответчиком. В последнее время он почти не проверял сообщений. Но сейчас удивленно вскинул брови. Тридцать шесть сообщений? Не может быть.
И тут он вспомнил, где должен был находиться утром. Да, теперь понятно. Когда он назначил эту встречу, она казалась бесконечно важной. Но после боевого крещения о ней можно было не думать.
Эта мысль улучшила настроение. Улыбнувшись, он стер сообщения, не прослушивая их, и вернулся в спальню. Вставил расслабляющий компакт-диск в плейер и включил его.
Звук волн, ласково плещущихся о берег, и негромкие крики чаек заглушили рэп, несущийся с другой стороны улицы. Он снова лег на скамью, резко поднял сокрушительный вес и опустил штангу на грудь.
Глава двадцать третья
Проснулся Учитель в одиннадцатом часу вечера от голода. Пошел на кухню, включил плиту и достал из холодильника сверток в оберточной бумаге.
Через двадцать минут ягнячьи отбивные шипели на сковородке во французском соусе деми-глясс с портвейном и розмарином. Он коснулся горячего мяса пальцем и улыбнулся его податливости. «Почти готовы», — подумал он. Высыпал на сковородку картофель с пармезаном, полил его трюфельным маслом.
Положив еду на тарелку, он понес ее на покрытый скатертью стол в маленькой столовой. С хлопком открыл бутылку «Шато Мутон-Ротшильд» девяносто пятого года, стоящую четыреста пятьдесят долларов, бросил пробку через плечо и налил себе большой стакан.
Мясо таяло во рту, когда он, медленно прожевав первый кусочек, запил его глотком отборного каберне. Вяжущий танин, цветочный аромат, вкус черной смородины и лакрицы. Может, его имело смысл выдержать еще полгода для полного совершенства, но ждать так долго он не мог.
Учитель прикрыл глаза, смакуя трюфельное масло, пармезан, сочное мясо, потрясающее каберне. Он обедал почти во всех шикарных ресторанах Нью-Йорка и Парижа, но ничего лучшего не встречал. Или причина в том, что он выполнил сегодня много работы? Не все ли равно? Он заслужил эту гастрономическую нирвану.
Учитель растягивал ужин, как только мог, но, к сожалению, ему все-таки пришел конец.
Он вылил вино из бутылки в большой стакан и пошел с ним в темную гостиную. Опустился там на кушетку, нашел пульт дистанционного управления и включил настенный плазменный телевизор «Сони» с экраном в шестьдесят дюймов по диагонали.
Появилось кристально ясное изображение ведущей программы Си-эн-эн Роуз Абрамс, она торопливо сообщала зрителям, что в городе распространяется грипп. Ну и пусть. Его это не волнует.
Он вытерпел еще несколько минут глупостей и рекламы, после чего она вернулась к главной теме дня.
Убийца, остающийся на свободе.
«Неужели, малышка Роззи? Что ты говоришь, черт возьми? Как насчет настоящих новостей?»
Учитель подался вперед, напряженно слушая. Сохранялась неясность относительно двух убийств. Полицейские не знали, связаны ли они друг с другом или со странным инцидентом, где молодую женщину в метро столкнули под приближающийся поезд. Не знали, искать одного подозреваемого или нескольких. Опасались, что, возможно, тут замешаны террористы.
Учитель откинулся назад и с улыбкой расслабился. Полицейские и журналисты все еще чесали в затылках — именно этого ему и хотелось.
О его объявлении о своей миссии, отправленном в «Нью-Йорк таймс», не было сказано ни слова. Он задался вопросом: это хитрость полицейских — утаивание сведений от общества по какой-то причине — или существует другое объяснение? Может быть, газетчики еще не установили этой связи. Ничего. Скоро установят.
Покончив с убийствами, Роуз Абрамс вернулась к банальной ерунде, интересной только скотам в человеческом облике на улицах. Учитель выключил телевизор и встал. Держа в руке стакан с остатком каберне, вошел в соседнюю комнату и щелкнул выключателем на стене. Помещение залило ярким светом.
На кровати для гостей виднелись очертания человеческого тела, полностью закрытого простыней, словно там кто-то спал.
Учитель откинул простыню с лица.
— Я начинаю, приятель, — сказал он.
Покойник смотрел на него невидящими глазами, лицо было покрыто запекшейся кровью. На правом виске виднелось маленькое входное отверстие от пули, на левом большое выходное.
— За привлечение их внимания! — Учитель, подмигнув, поднял стакан рубинового вина над телом. — И за завтрашний день, когда мы его усилим.
Глава двадцать четвертая
В половине седьмого утра в церкви Святого Духа в Верхнем Уэст-Сайде было пусто и тихо. Со своими непроницаемыми витражными окнами церковь казалась самым темным местом на всем Манхэттене.
«В том-то и проблема», — подумал отец Симус Беннетт, сидевший в алтаре.
Это не была какая-то новая форма религиозной деятельности. Просто — он наблюдал. В последние две недели некий вор запускал руку в кружки для сбора в пользу бедных, и Симус был исполнен решимости поймать виновного на месте преступления.
Он раздвинул алтарную завесу и, хмурясь, посмотрел в бинокль. Через два часа церковь наполнится великолепным светом, льющимся из многоцветных витражей. Но сейчас было так темно, что он едва видел двери. Наблюдал он почти час, однако все было спокойно.
Этот человек умен. Он всегда оставлял в кружках какие-то деньги, очевидно, думая, что кражи не заметят. Симус прекрасно знал, что они происходят — обычный ежедневный сбор снизился больше чем наполовину. Из этого следовало, что вор хитрый и, возможно, пробирается сюда тайком от Симуса. Симус не хотел включать электрический свет, которым обычно не пользовались по утрам. Любая перемена в заведенном порядке могла предупредить вора о наблюдении.
Он опустил свой… как называется на полицейском жаргоне бинокль? Ах да, «очки», и налил кофе из принесенного термоса. Выслеживать вора можно с большими удобствами. В следующий раз он прихватит веер — в тесном, закрытом пространстве душно — и подушку.