– Слушай, я ищу одного чувака, его зовут Ян Нуккер.
Это его не удивило. Ян Нуккер всем был нужен.
– Ну.
– Он ведь живет в этой конуре?
Он долго взвешивал ответ:
– Чего тебе от него надо?
Я оперся локтями о калитку и терпеливо растолковал:
– Об этом я скажу Яну Нуккеру, когда встречусь с Яном Нуккером.
Он понял, что дальше таким манером не продвинется. Тоже наклонился вперед и установил локти на калитку.
– Ян Нуккер – это я, – хвастливо сообщил он.
– Прекрасно, – отозвался я.
Мы вполне могли говорить и здесь, вися на калитке. Его семья, там на лужайке, ввязалась в громкоголосый спор о том, как наказать пристававшего к ним щенка.
– У меня есть друг, Юлиус Боммер. Его позавчера убили.
Ян Нуккер воззрился на меня. Глаза расширились, рот раскрылся.
Нажми на них, сказал Зверь. Без церемоний. Я помахал распечатками у него под носом:
– Имя убийцы тут есть. Я хочу, чтобы ты его отметил.
Теперь оставалось ждать, чтобы Ян Нуккер снова пришел в себя.
На это потребовалось довольно много времени. Глаза его были широко раскрыты, рот разверст в изумлении, а руки беспомощно свисали вдоль калитки.
Первое, что ему удалось вымолвить, было:
– Что за чертовщину ты несешь, а?
Солнце жарко припекало. Я чувствовал усталость. Ночью пришлось долго повозиться.
– Ты что, не слышал? – сказал я. – Или не понял?
– Не понял, – сказал он совершенно серьезно и искренне.
– Юлиус Боммер нашел в этих списках твое имя. Он позвонил тебе. И тогда его убили.
Он уставился на распечатки в моей руке. Потом хотел взять их у меня, но я отвел руку.
– Это же списки нашего персонала, – сказал он раздраженно. – Они конфиденциальные! От кого ты их получил?
– У меня вопрос получше, – сказал я. – Это ты убил Юлиуса Боммера?
Рот у него раскрылся еще раз, пока он взирал на меня. Он выпрямился, но все еще держался за садовую калитку.
– С ума ты сошел, – сказал он негромко. – Кто ты такой? Полицейский?
– Нет, – сказал я. – Тебе повезло. Ко мне эти списки попали раньше, чем в полицию.
Он захлопнул рот. Ян Нуккер вспомнил наконец, кто он такой – мужчина с весом, мужчина, призванный командовать.
– Тогда я вызову полицию, – сказал он решительно.
– Давай, вызывай, – сказал я. – И будут тебя допрашивать всю субботу и воскресенье.
Я сунул ему списки и протянул ручку.
– Отметь того, кто пришил Юлиуса Боммера, – сказал я. – Не надо даже называть имени. Поставь птичку на бумаге, и я уйду.
Он держал распечатки в левой руке и растерянно глазел на них.
– Понимаешь, – сказал я, – как только легавые узнают о твоем разговоре с Юлиусом Боммером и об этих списках, тебя сразу заподозрят в убийстве.
Он покачал своей обелокуренной головой.
– Я никогда не слышал о Юлиусе Боммере, – медленно сказал он. – Я никогда не говорил с таковым по телефону. Я не знаю ни о каких убийствах. Я не разумею, о чем ты говоришь.
В глубине участка залаял щенок. Орали дети. Пекло солнце. Ян Нуккер покрылся потом. Его жена прикурила сигарету и медленно направилась к нам. Коричневый загар, рыжие волосы, черные глаза – такой пальца в рот не клади. Она загребла десятимиллионный куш на брачном рынке. И теперь подходила, чтоб охранять свой выигрыш.
Я улыбнулся ему широко и сердечно. Взял распечатки – рука у него была вялая, почти парализованная – и указал на сотовый телефон на садовом столике:
– О'кей. Давай тогда звони в полицию.
Он стоял совершенно неподвижно, уставившись на меня. Потом помотал головой.
Потом помотал головой.
– Позвони легавым, – сказал я. – Им надо задать тебе много вопросов. Не меньше ста двенадцати.
Я помахал ему на прощанье распечатками, повернулся и пошел.
– Погоди! – крикнул он мне в спину.
Когда я обернулся, Ян Нуккер уже устремлялся к телефону. Почти бежал. Я прислонился к калитке и осклабился. Его жена с каким‑то фырчанием выпускала сигаретный дым через нос и зло таращилась на меня. Она меня ненавидела – хотя бы за то, что я заставил его шевелиться поживее.
Но он не прикоснулся к телефону. Наклонился над столом и подгреб к себе сумочку – ну, такую, что носят петлей на запястье, каштаново‑красное произведение искусства из кожи ящерицы. А потом засеменил ко мне.
– На, – сказал он, протянув визитную карточку.
Его имя, адрес, название фирмы. Два домашних номера телефона, один из них не для широкого пользования. Два рабочих номера – один из них не для широкого пользования. Я, должно быть, ошибся насчет его «БМВ». Там уж наверняка было два радиотелефона, один из них не для широкого пользования.
– Я не убивал никакого Юлиуса Боммера, – сказал он. – Я даже не знаю, кто он такой. – Тут он сделал паузу. – И у меня нет никаких оснований звонить в полицию только потому, что какой‑то идиот хочет испортить мне субботний день.
Я поднял распечатки повыше и потряс ими.
– Вот именно, – сказал Ян Нуккер. – Единственное, что меня интересует, так это как наши конфиденциальные списки персонала попали в руки какого‑то идиота.
Я кивнул и сказал:
– Конфиденциальный ответ таков: мне они достались от Юлиуса Боммера, уже после его смерти. А ты... – мне пришлось перегнуться через калитку, чтобы сказанное прозвучало достаточно деликатно, – не называй меня больше идиотом. – Я наморщил нос и кивнул ему. – Ведь это не отвечает строго последовательной линии.
Я повернулся и пошел в сторону Яктвэген. Но тут вдруг вспомнил заключительную фразу. Зверь долго и упорно вколачивал ее в мою голову. Я остановился, снова взглянул на Нуккера и произнес:
– Знаешь что, Янчик! Не думаю, что ты убил Юлиуса Боммера. Но уверен, что ты можешь догадаться, кто это сделал.
Он просто вцепился в калитку. Лицо было мокрое от пота, а белокурые волосы стояли торчком. За его спиной щенок заливался лаем, ребятишки устроили драку. А жена просто стояла и курила.
Маленький автобус «фольксваген» грохотал, продвигаясь вперед на трех цилиндрах. Так всегда у них бывает на одиннадцатом году службы. Охлаждение слишком слабое. Я‑то знаю, ведь как раз мое поколение впервые познакомилось с этой жестянкой.
– Он что, даже не посмотрел списки? – спросил Зверь в пятый раз.
Я тряс головой, чтобы не заснуть в раскаленном жестяном салоне. И рассказал все как было еще раз:
– Он никаких отметок не сделал. Он пачку не перелистывал. Он не обратил внимания ни на одно имя. Он стоял как дурак, держа все это в руке, и, по‑моему, даже первой страницы не прочел.
Этого Зверь понять не мог. Он, да и любой другой аргентинец, за десять секунд ознакомился бы со всей пачкой, отметил для себя все имена, обратил внимание на все отпечатки пальцев, точно запомнил все мои приметы, а лишь потом величественно пожал бы плечами.
Он поскреб в бороде, качая головой.
– Пожалуй, не такой уж он сообразительный, – сказал я. – А чего ты ждал от простого шведа?
Мы проехали мимо Музея естествознания. Почему это там никогда нет очередей?
– Позвони‑ка ему сегодня в ночь, – сказал Зверь. – Чтобы он подумал. Не раз позвони.
– О'кей, – сказал я, закрывая глаза. – Понятно, почему партизаны проиграли свою грязную войну в Аргентине. Сражения не выиграешь, болтая по телефону.