Дай нам хоть что‑нибудь, за что можно было бы зацепиться. Мы не капризны. Хоть микроскопический кончик ниточки, а уж мы ее вытянем.
– Нет, – произнесла фру Вестергрен с внезапной настороженностью. – А что вы имеете в виду?
Что‑то она скрывает, подумал Ярнебринг и почувствовал хорошо знакомый азарт, но не успел ничего сказать, потому что девушка его опередила.
– Скажем так, фру Вестергрен, – произнесла она дружелюбно. – Люди, которых я встречаю по роду моей работы, почти никогда не бывают совершенно черными или абсолютно белыми – я имею в виду мораль. Все гораздо сложнее. Я все размышляю над тем, что вы нам рассказали. Все указывает на то, что Эрикссона убил кто‑то из его знакомых. Почему? Не похоже, чтобы Эрикссон общался с психопатами. Значит, в нем было что‑то такое, что взбесило кого‑то до такой степени, что…
– …он его убил, – еще больше побледнев, закончила фразу фру Вестергрен.
– Может быть, вы способны представить, что же могло заставить кого‑то из его знакомых… так с ним поступить?
Ловко, подумал Ярнебринг. Она за все время ни разу не произнесла слова «убийство». И красивая к тому же. Разве что тоща немного.
– Не знаю, – ответила фру Вестергрен. – Понятия не имею, что бы это могло быть.
Напарница не произнесла ни слова, только кивнула, глядя на пожилую женщину ласково, выжидательно, ободряюще…
– Разве что… разве что он, как мне кажется, довольно сильно пил последнее время. Как будто что‑то его мучило. Не могу сказать, что я когда‑нибудь видела его пьяным, но что‑то все же было… Последний раз, когда я его видела, он почему‑то нервничал.
Фру Вестергрен, произнеся эти слова, подумала и кивнула, словно подтверждая сказанное. Похоже, она почувствовала облегчение.
Ага, подумал Ярнебринг. Попробуем узнать, что все это значит, а потом пусть делом занимается прокуратура.
Они закончили опрос соседей около полуночи и собрались в квартире убитого, чтобы подвести итоги. Труп уже увезли, остался только нарисованный мелом силуэт на окровавленном полу. Очевидно, был исполнен также коронный полицейский номер – поиски отпечатков пальцев: косяки, ручки дверей и шкафов запачканы угольным порошком. Из каких‑то неясных соображений в квартире прибрались, даже опрокинутый журнальный столик поставили на место, оставалось только надеяться, что Вийнблад сделал фотоснимки до перестановки мебели. Бекстрём, развалившись в кресле с сигаретой в руке, говорил с кем‑то по телефону, пытаясь изобразить, что не замечает вошедших Ярнебринга и Хольт. Вийнблад, маленький, серый и услужливый, напоминающий воробья, на секунду переставшего клевать пшено, склонил голову набок и сделал рукой приглашающий жест:
– Заходите, заходите. Я понимаю, вам тоже хочется взглянуть.
Боже, какие идиоты, подумал Ярнебринг. И как только таких берут в полицию?
Они обошли квартиру Странное место, если вспомнить, что Эрикссон был холостяком. Ничего общего, к примеру, с двухкомнатной Ярнебринга в Васастане. Если сделать скидку на некоторый беспорядок – как‑никак произошло убийство, к тому же Вийнблад со своими коллегами потрудились на славу, – если не думать об этом, жилье было на редкость аккуратным, все прибрано, много мебели, купленной и расставленной в соответствии с эстетическими представлениями, которых Ярнебринг, во‑первых, не разделял, а во‑вторых, они были ему не по средствам.
– Ни хрена себе! – обратился он к своей новой напарнице.
– Что?
– Такая квартира… Я так не живу…
– Правда?.. – улыбнулась она. – А я‑то думала…
Вийнблад показал им свои находки. Он выложил трофеи рядком на письменном столе.
Он выложил трофеи рядком на письменном столе. Несмотря на воробьиную внешность, он выглядел гордым как петух, когда сообщил, что ему удалось «зафиксировать как орудие убийства, так и целый ряд интересных улик».
– Орудие убийства мы нашли в кухне, убийца бросил его в раковину. – Вийнблад показал на большой нож для разделки мяса с черной деревянной рукояткой и следами запекшейся крови на блестящем лезвии.
Поздравляю, кисло подумал Ярнебринг, для такого растяпы, как ты, подвиг просто немыслимый.
– Нож принадлежит убитому? – спросила напарница.
– Похоже на то, похоже на то, – вдумчиво покивал Вийнблад. – Клинок чуть не тридцать сантиметров, вряд ли кто‑то притащил его с собой.
– «Сабатье», – заметила девушка. – Французские ножи, очень дорогие. Кстати, другие ножи в кухне тоже «Сабатье».
– Вот именно, – подтвердил Вийнблад, принимая вид умника из телевизионной викторины.
Господи, чем мы занимаемся! – подумал Ярнебринг, поглядывая на часы. Уже первый час, самое время упасть в койку и поспать перед новым днем с его новыми пакостями, а они стоят и долдонят что‑то про кухонную утварь, которой отдавал предпочтение убитый. И так все ежу понятно.
– Ты, как я понимаю, изучала кухонное оборудование в школе полиции, – пробурчал Бекстрём. – В мое время этого не было. Ладно, пора заканчивать с домашним хозяйством. Я поговорил с твоим шефом, Ярнебринг, и он обещал, что и ты, и твоя подруга будут нам помогать, так что увидимся завтра в девять в нашем отделе, а сейчас я хочу поблагодарить всех за приятно проведенный вечер.
Ну и дерьмо, подумал Ярнебринг, но промолчал.
Его напарница все больше ему нравилась. Баба, конечно, ну и что? – размышлял он по дороге. Сама предложила отогнать машину в полицейский гараж на Кунгсхольмен, она, дескать, живет там поблизости, ей это вовсе не трудно, а по пути может подбросить его до дома.
– И как тебе в нашем отделе? – спросил он, чтобы не выглядеть совсем уж бесчувственным столбом.
– Думаю, мне понравится.
– Ты ведь работала в полиции правопорядка, – не столько спросил, сколько констатировал он.
– Не‑а, – покачала она головой. – Вернее, работала, но это было давно.
Ну, не так уж давно. Сколько ей? Самое большее тридцать, может, чуть за тридцать.
– Я работала телохранителем в СЭПО.
Ни хрена себе! Ярнебринг про себя даже присвистнул.
– А тут сразу следствие по убийству, – сказал он вслух. – Причем в компании двух редких олухов.
– Это мое первое дело, так что мне очень интересно.
– Причем в компании двух редких олухов, – повторил он.
Она улыбнулась:
– Ты имеешь в виду Бекстрёма и Вийнблада? Я о них слышала. Хотя только сейчас начинаю думать, что это правда… то, что про них говорят.
– Бекстрём – типичный рвотный порошок, – поделился Ярнебринг. – Если он будет досаждать, скажи мне, я его вздую.
– Не надо. – Она снова улыбнулась. – Я это и сама могу сделать.
Странная девица, подумал он. Полиция меняется… Только в какую сторону?
– Сама, значит, можешь? Если прижмет?
– Могу, – кивнула она, не отрывая глаз от дороги. – Если прижмет.
Она высадила его у подъезда и, пока он обдумывал прощальную реплику, уже попрощалась.
– Спокойной ночи, – улыбнулась она. – Завтра увидимся.
Ярнебринг проводил машину взглядом. Анна Хольт, подумал он, инспектор Анна Хольт.