А вот кинологов поймать не удалось. У четвероногих коллег была полна пасть других забот. Еще нужно было поговорить с таксистами, не увозили или не подвозили ли они кого по этому адресу.
В ожидании подкрепления Ярнебринг и его напарница сделали все необходимое: поставили ограждение, проверили дом, выход на улицу, двор, дворовые постройки, осмотрели подъезды поблизости, записали номера стоящих на улице машин – а вдруг преступник не успел сесть за руль, и машина, в которой он прибыл на место преступления, так и осталась стоять у подъезда? Постепенно собирались любопытные, надо было с ними поговорить, а потом начать опрос соседей.
Через полчаса они закончили работу – вряд ли кто мог сделать ее лучше, если учесть обстоятельства. Криминалисты все еще не прибыли. Ярнебринг прекрасно знал, кто именно приедет. Знал он и то, что ничего хорошего ожидать не приходится.
Бекстрём был мал, толст и примитивен, в то время как Вийнблад тоже мал, но тощ и церемонен, как старая дева. Они замечательно дополняли друг друга, и им нравилось работать вместе. Бекстрём считал Вийнблада трусом и вообще полумужчиной, на него даже не надо кричать, все равно будет делать что прикажут. Вийнблад полагал, что Бекстрём – безмозглый холерик и поэтому идеальный напарник, которым легко манипулировать. Поскольку оба были в своем деле совершенно некомпетентны, профессиональных споров между ними никогда не возникало. Короче говоря, идеальная до неправдоподобия пара.
Инспектор Бекстрём вообще‑то работал в отделе тяжких уголовных преступлений, но поскольку он был холостяк, не имел детей и вечно страдал от отсутствия денег, то пользовался любой возможностью подработать на дополнительных дежурствах. Конечно, от дежурства именно 30 ноября он бы с удовольствием отказался, однако приближалось Рождество, нужны были деньги, так что выхода у него не было. В карманах гуляли сквозняки. Времена тяжелые, и в ближайшем будущем перспектив к улучшению не предвидится.
Ситуация в отделении была еще хуже, чем он опасался. Полиция правопорядка штабелями доставляла каких‑то сопляков, говорливых, как коммивояжеры. Они были уверены, что швыряние камней входит в непременный набор демократических прав, каждую попытку их допросить классифицировали как «полицейское насилие» и грозили сообщить отцу, а отец, как правило, оказывался либо заведующим отделением в психиатричке, либо советником в Министерстве юстиции, либо ведущим журналистом в «Дагенс Нюхетер».
В первой половине дежурства Бекстрёму везло, хотя даже ему при всем его опыте пришлось балансировать, как канатоходцу, прибегая чуть ли не ко всем номерам своего обширного репертуара.
Для начала он заперся в туалете, чтобы полистать «Правдочку» и «Эксцесс», пожалуй, единственное место, подходящее для чтения этого дерьма. Потом пошел вниз и сделал вид, что изучает базу данных криминальных элементов. После этого ему все же пришлось вернуться на рабочее место. Он взял трубку, набрал свой домашний номер и долго что‑то невнятно бурчал, стараясь не замечать надоедливые длинные сигналы. Два орангутанга из пикета стояли в дверях и неотрывно на него глазели. Он махнул им рукой – дескать, уходите, не до вас, а они даже бровью не повели. И как только таких берут в полицию?
В этой ситуации приход дежурного комиссара был подобен явлению ангела. Комиссар был, как обычно, мрачен и зол – тоже, по чести сказать, порядочный сукин сын, но в таких случаях не привередничают.
– Кончай дурака валять, Бекстрём, – сказал комиссар. – У меня есть для тебя убийство. Какой‑то бедняга на Родмансгатан распрощался с жизнью. Все машины в разгоне, так что поедешь с криминалистами.
Все машины в разгоне, так что поедешь с криминалистами.
Дай бог, чтобы у убитого не было родственников, мысленно взмолился комиссар, выходя из кабинета.
Родмансгатан… Это еще ничего, решил Бекстрём. В этом районе почти нет эмигрантов, так что, если повезет, дело может оказаться интересным. Достойным такого старого полицейского волка, как он.
По пути на выход он забежал в комнату отдыха и прихватил последние венские хлебцы. Вообще говоря, последних венских хлебцев был целый пакет, но кому хочется заниматься расследованием убийства на голодный желудок? Потом Бекстрём решил, что торопиться некуда, поднялся к Вийнбладу в криминалистический отдел и за чашкой свежесваренного кофе объяснил этому полудурку, что им предстоит.
Вийнблад предвкушал спокойный вечер с умной и познавательной книгой. Разумеется, в городе царил полный бедлам, но в уличных беспорядках есть одна положительная сторона: для следствия почти никогда не требуется никаких криминалистических ухищрений. Какая криминалистика? Полгорода вверх ногами… Поэтому, чувствуя себя в совершенной безопасности, он погрузился в чтение старого номера «Криминалистической хроники» с целью найти способ, как лучше извести жену. Предпочтительнее всего яд, прикинул Вийнблад. Никаких тупых предметов и огнестрельного оружия, этого хватает на работе. Какой‑нибудь надежный и трудно обнаруживаемый яд, он смог бы подсунуть его незаметно, и пусть она мучается, и уже ничего нельзя будет сделать. Потому что, по совести говоря, она это заслужила. Никто из его дебильных и полоумных коллег никогда ничего не обнаружит. Никогда! – мысленно произнес Вийнблад с нажимом и перевернул страницу в толстой подшивке. В это мгновение зазвонил телефон.
Звонил диспетчер: произошло убийство. В первый момент Вийнблад ужаснулся. Он решил, что убийство как‑то связано с беспорядками и ему придется всю ночь торчать на беспощадном ноябрьском ветру. Когда до него дошло, что речь идет о какой‑то квартире, он облегченно вздохнул. Правда, хорошего настроения хватило ненадолго: появился этот жирный поганец Бекстрём с липкими венскими хлебцами в мятом пакете и чуть не силой заставил его сварить кофе, пока они обсудят план действий.
А что делать? Разве у него есть выбор? Спокойный, рассудительный человек, он теперь вынужден куда‑то переться с этим неандертальцем, который, не дожидаясь кофе, уже успел сожрать два венских хлебца.
Бедняга, подумал Вийнблад, имея в виду не самого себя, а потерпевшего. Дай бог, чтобы у него не было родственников.
В общем, все было так, как бывало всегда, когда они с Бекстрёмом приступали к работе.
– Наверное, пора ехать, – сказал Вийнблад, нервно покосившись на часы.
Бекстрём даже не ответил. Да и как он мог ответить с набитым ртом? Он просто покачал головой и, как бы возражая, пошевелил своими пальцами‑сосисками.
– Я слышал, вызов принял Ярнебринг, – осторожно произнес Вийнблад, – так что, наверное, лучше…
– Идиот недоделанный этот твой Ярнебринг, – буркнул Бекстрём, но, очевидно, последнее сообщение все же на него подействовало, потому что он, торопливо дожевав, встал и начал застегивать пальто на внушительном пузе. Потом кивнул, и они, наконец, покинули кабинет.
Ярнебринг стоял в подъезде. Он был очень похож на волка. На большого голодного волка, с узкими, как бойницы, широко расставленными глазами на изможденной физиономии. Широкие покатые плечи, здоровенные ручищи, которые, казалось, сразу переходили в мощную шею, – фигура его напоминала футляр для гигантской гитары. На нем была короткая черная кожаная куртка, потертые синие джинсы и грубые сапоги. Ему бы очень пошла коса на плече, подумал Вийнблад. Вылитая Смерть.
– Доползли, – сказал Ярнебринг вежливо и посмотрел на часы, еле сходившиеся на его костистом запястье.