Одинокий самоубийца, найденный в гребной лодке в Ванзее. Или имя в списке отправленных в концлагерь. Вот почему мне не понравился этот адвокат, немецкий адвокат.
Поэтому я сказал:
- Послушайте, господин доктор. Как я только что объяснил вашему человеку, я устал и так много выпил сегодня, что забыл о том, что у меня есть управляющий в банке, который заботится о моем благосостоянии.
Шем опустил руку в карман пиджака, но я даже не шевельнулся, настолько уже был вымотан. Однако из кармана он вытащил бумажник.
- Я навел справки и выяснил, что на вас можно положиться. Вы нужны мне на пару часов, за которые я заплачу вам двести рейхсмарок, что соответствует вашему заработку за неделю. - Господин доктор положил бумажник на колени и вытащил оттуда два синих банкнота, сделать это ему было не так-то просто, поскольку он оказался одноруким. - А потом Ульрих отвезет вас домой.
Я взял деньги.
- Черт возьми! Я ведь собирался лечь в кровать и поспать. Но, кажется, это придется отложить. - Мне пришлось наклониться, чтобы сесть в машину. Поехали, Ульрих.
Ульрих захлопнул мою дверь и занял место шофера. Рядом с ним сел тот самый молодой человек с пронзительно свежим лицом. Мы двинулись в западном направлении.
- Куда мы едем? - спросил я.
- Вы все узнаете в свое время, - ответил Шем. - Хотите выпить? А может, закурить? - Он открыл ящик с напитками, который выглядел так, будто его достали с затонувшего "Титаника", и предложил коробку с сигаретами: - Это американские сигареты.
Я закурил, а от напитков отказался: когда тебе ни за что ни про что отстегивают двести марок, надо иметь свежую голову.
- Не будете ли вы так любезны поднести мне огонек? - попросил Шем, вставляя сигарету в рот. - Единственное, что мне не удается, это зажигать спички. Я потерял руку, когда Людендорф бросил нас на штурм Льежской крепости. А вы были на передовой?
Голос у него был мягкий, и говорил он вежливо, даже вкрадчиво, почти растягивая слова, но тем не менее в интонации проскользнул отзвук металла, и я подумал, что такой голос может заставить человека наговорить на себя черт знает что. С таким голосом можно сделать блестящую карьеру в Гестапо. Я дал ему прикурить, закурил сам и откинулся на спинку сиденья.
- Да, я был в Турции.
О Боже, сколько людей - и так неожиданно - заинтересовались моим военным прошлым! Может, мне стоило обратиться с прошением насчет заслуженной награды, какого-нибудь "Значка ветерана"? Я выглянул в окно и увидел, что мы приближаемся к Грюневальду - лесному массиву по берегу реки Хафель в западной части Берлина.
- А в каком чине вас демобилизовали?
- В чине сержанта. - Я почувствовал, что он улыбается.
- А я был майором, - уточнил он с единственной целью поставить меня на место. - И после войны вы пошли в полицию?
- Нет, не сразу. Какое-то время я состоял на гражданской службе, но она была нестерпимо однообразной, и в 1922 году я поступил в полицию.
- А когда вы ушли оттуда?
- Послушайте, господин доктор, я что-то не припомню, чтобы, усаживаясь в машину, я обещал под присягой отвечать на все ваши вопросы.
- Простите меня, - сказал, он. - Мне было просто интересно, вы ушли по собственному желанию или...
- Или меня выгнали? И у вас хватает наглости задавать мне такой вопрос, Шем?
- А что я такого спросил? - невинным тоном произнес он.
- Я вам отвечу. Я ушел сам, так как еще немного, и они бы вышвырнули меня, как сделали это с другими. Я не национал-социалист, но я и не коци*, черт возьми. Я ненавижу большевизм так же, как его ненавидят нацисты или, по крайней мере, как они должны его ненавидеть. Но для нынешнего руководства Крипо или Зипо - или как оно там сейчас называется? - одной ненависти к большевизму оказывается недостаточно. По их мнению, если ты не с нацистами, значит, ты против них.
______________
* Так презрительно называли коммунистов.
- Поэтому вы, будучи инспектором по уголовным делам, ушли из Крипо. Он выдержал паузу, а потом добавил с подчеркнутым удивлением: - Чтобы стать штатным детективом в отеле "Адлон".
- Какого же черта вы задаете мне вопросы, если вам и так все известно? - фыркнул я.
- Мой клиент всегда стремится узнать как можно больше о людях, которые на него работают.
- А я пока не дал своего согласия работать на него. Может быть, я еще откажусь. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, какое у вас будет тогда выражение лица.
- Может быть. Но это будет величайшей глупостью с вашей стороны. В Берлине не меньше дюжины таких, как вы - частных сыщиков. - Он произнес эти слова с откровенным презрением.
- Тогда почему же вы остановили свой выбор на мне?
- Вы уже однажды работали на моего клиента, хотя и не знали об этом. Пару лет назад вы расследовали одно дело по заданию Немецкой компании по страхованию жизни, а мой клиент в ней главный пайщик. И пока Крипо блуждало в потемках, вам удалось отыскать кое-что из украденных облигаций.
- Да, я помню это дело. - У меня были на то свои причины. Это было одно из моих первых дел после того, как я ушел из "Адлона" и открыл свое агентство. Мне повезло.
- Всегда нужно верить в свою звезду, - напыщенно произнес Шем.
Истинная правда, подумал я, и лучший пример этому - наш фюрер.
Тем временем мы проехали Грюневальдский лес и оказались в Далеме, районе, где жили самые богатые и влиятельные люди страны, вроде семейства Риббентропов. Наша машина подъехала к огромным воротам из кованого железа, вделанным в могучие, непробиваемые стены, и молодой человек с неподражаемой свежести лицом выскочил из машины, чтобы открыть их.
- Поезжай без остановок, - приказал Шем. - Мы уже и так задержались.
Мы въехали в широкую аллею и через пять минут очутились на широкой площадке, посыпанной гравием и расположенной перед продолговатой формы домом с двумя флигелями. Ульрих остановил машину у небольшого фонтана и выскочил, чтобы открыть нам двери. Мы вышли.
По периметру здания располагалась крытая галерея, крыша которой опиралась на толстые балки и деревянные колонны. По галерее прохаживался человек, державший на поводках двух свирепых доберманов. Было темно, и только парадная дверь освещалась висячим фонарем, но я все-таки сумел разглядеть, что стены дома были сложены из белого камня, а над ними круто поднималась крыша. Дом был размером с приличный отель, из дорогих. Во всяком случае, из тех, что мне не по карману. Где-то в саду послышался крик павлина.
Подойдя к двери, я наконец-то смог как следует рассмотреть доктора. С любой точки зрения это был довольно красивый, респектабельного вида мужчина лет пятидесяти, который оказался выше, чем это мне представлялось в машине. Его костюм был продуман до деталей, но совершенно не соответствовал моде: брюки и пиджак светло-серые, в полоску, кремовый жилет и гетры, воротник рубашки, казалось, накрахмален так туго, что им можно резать хлеб. Его единственная рука была затянута в серую лайковую перчатку, а на коротко остриженной, массивной, уже в сединах, голове красовалась большая серая шляпа, поля которой окружали высокую тулью, словно крепостной ров - замок. В этом костюме он откровенно походил на музейный экспонат.
Передо мной отворилась высокая дверь красного дерева, явив стоявшего сбоку дворецкого с лицом пепельного цвета, который пропустил нас в обширный вестибюль. Надо сказать, что у меня просто захватило дух, когда моим глазам открылись две широкие лестницы со сверкающими белыми перилами и огромная люстра, величиной с церковный колокол, аляповатая, словно серьги гулящей девки. Я решил про себя, что с хозяина этого дома надо будет запросить побольше.
Араб-дворецкий степенно поклонился и протянул руку за моей шляпой.
- Если не возражаете, я возьму ее с собой, - сказал я, держа шляпу за поля. - Мои руки будут заняты, и вам не придется тревожиться за серебро.