Кажется, слово «гарем» того же корня, ведь это запретная зона, где живет хозяйка дома.
– Все‑таки не понимаю, почему же музыка – харам?
– В Коране запрета нет. Уве Ларсон уверил меня, что ни в одном стихе этой священной книги нет выраженного запрета музыки. Проблема заключена в Сунне, то есть во всей устной традиции, относящейся к высказываниям и действиям пророка. Именно потому, что речь идет о своде неписаных правил, даже сами мусульмане не могут прийти к согласию относительно роли, которую должна играть музыка в их культуре. Но кажется, те, кто настроен против музыки, так неуступчивы, что запрещают все, вплоть до рингтона в мобильнике. Обоснованием служит то, что пение и в еще большей степени инструментальная музыка развлекают людей и мешают им сосредоточиться на поклонении Аллаху, тем самым побуждая к неповиновению, и потому должны быть запрещены. Этот взгляд – полная противоположность тому, что полагает Даниэль Баренбойм, с которым Ане вскоре должна была вместе работать. Для этого дирижера музыка – один из важнейших катализаторов сосуществования, потому что, позволяя нам выразить самих себя, она заставляет нас слушать других.
Инспектор попытался записать эти последние слова виолончелиста, но ручка совершенно отказывалась служить и только рвала бумагу. Видимо, пора было заканчивать допрос, тем более что Сальвадор считал уже полученную от итальянца информацию достаточной, чтобы расследование могло продвинуться вперед.
– Сеньор Рескальо, вы оказали мне неоценимую помощь, но, боюсь, придется снова побеспокоить вас, если понадобится прояснить некоторые моменты расследования.
Они обменялись рукопожатиями, но, прежде чем закрыть за инспектором дверь и приступить к репетиции, музыкант спросил:
– Сеньор Сальвадор, вы сказали, что Ане не мучили. Но разве ее смерть не была сопряжена со страданиями?
– Судебный врач уверил меня, что нет. Ваша невеста должна была потерять сознание, когда убийца пережал ей шею. Это говорит о том, что он знал свое дело.
– То есть?
– Симе‑вадза.Это японское выражение, которое употребляется в дзюдо для обозначения различных видов удушения с использованием предплечья. Весьма вероятно, что убийца занимается боевыми искусствами, и это подтверждает предположение о том, что это исламский террорист, прошедший неплохую подготовку в лагерях «Аль‑Каиды» или другой подобной организации. Вашу невесту убили не пережимая ей трахею руками еще и потому, что убивать таким способом очень трудно, у убийцы должны быть очень сильные руки. Для нападающего существует опасность, что жертва, защищаясь, как кошка, оставит на его теле царапины и ссадины. Но еще более опасно для преступника то, что в результате этого сопротивления под ногтями жертвы останутся частицы кожи, слюны или волос, что даст возможность криминалистам сразу же определить группу крови и ДНК убийцы.
– Но если она умерла не от нехватки воздуха, то отчего?
Неожиданным движением руки инспектор Мануэль Сальвадор захватил шею итальянца – достаточно крепко, так что тот не мог освободиться, но не так сильно, чтобы причинить ему вред. Хотя Рескальо такое непосредственное доказательство показалось неуместным, он посчитал, что лучше не сопротивляться и не протестовать, а ждать, пока полицейский закончит свое объяснение.
– Мой локтевой сгиб находится напротив вашей гортани. Даже не сжимая его изо всех сил, я могу таким образом прервать доступ воздуха в ваши легкие. В то же время мое предплечье нажимает на шейную артерию, и этот нажим может спровоцировать аноксию в клетках головного мозга. Другими словами, вы потеряете сознание в считаные секунды, поскольку кровь не будет поступать в мозг, и, если я продолжу нажимать, вскоре умрете по той же причине. Чтобы быстро задушить кого‑то, важна не гортань и не трахея, а сонная артерия, и убийца вашей невесты это знал.
Любой полицейский тоже знает, как лишить возможности сопротивляться какого‑нибудь скандалиста, которого не удается призвать к порядку методами, ну, скажем, менее действенными.
Рескальо ощутил приступ тошноты, но не из‑за того, что полицейский сильно сдавил его, это был пустяк, его раздражал отвратительный запах дешевого одеколона, исходивший от кожи полицейского, – нос виолончелиста был прижат к щеке Сальвадора, – а еще вонь никотина, которым пропах рукав его плаща.
Явно обескураженный тем, что такая наглядная демонстрация не вызвала восторга у виолончелиста, Сальвадор освободил шею собеседника и сказал извиняющимся тоном:
– Надеюсь, вы на меня не в обиде. Я только хотел дать вам ясно понять: мы убеждены, что последние минуты жизни вашей невесты не были так ужасны, как могли бы, если бы ее убийца был менее опытен. Ну а все остальное в этом деле – пока сплошная неизвестность. Начать хотя бы с вопроса, ответ на который стоит два миллиона евро: где скрипка?
Париж, день спустя
Арсен Люпо решил прогуляться по бульвару Сен‑Жермен по случаю хорошей новости: можно было ехать в Мадрид читать лекцию на этой неделе. Из‑за внезапной болезни один из лекторов Кружка любителей изящных искусств в последний момент отказался приехать, а Арсен был готов в назначенный день прочитать свою давно подготовленную лекцию. Лекция Люпо в сопровождении музыки и слайдов Power Point называлась «Скрипка, блеск и нищета» и всегда пользовалась огромным успехом, где бы он ее ни читал, поскольку содержала не сухие даты и сведения по истории инструмента, а интересный обзор его эволюции. Люпо рассказывал своим слушателям, что скрипкой, как и испанской гитарой в Испании, пренебрегали, она считалась инструментом для трактира, и даже Монтеверди не воспользовался ею для сопровождения вокальных партий в своей опере «Орфей»; ее отвергали и недооценивали великие композиторы той эпохи, предпочитавшие лютню или виолу да гамба для воплощения своих музыкальных замыслов. Люпо отводил время и для проникновенных рассказов об известных скрипачах, которые не были профессионалами: о людях реальных, таких как Альберт Эйнштейн, – Люпо утверждал, что, если бы физик не играл на скрипке, он, возможно, никогда бы не создал теорию относительности, – или придуманных воображением писателя, как Шерлок Холмс, который искал вдохновения для разгадки особо запутанных преступлений, терзая струны своего инструмента.
Позавтракав в легендарном «Кафе де Флор», что обошлось ему почти в тридцать евро, Люпо зашел в магазин, торговавший дисками. Наталия, жена Роберто, обожала chanson française,и скрипичному мастеру показалось хорошей идеей купить несколько дисков в подарок хозяйке дома. Отобрав полдюжины компактов, которые вряд ли нашлись бы в Испании, Люпо из профессионального интереса решил порыться в отделе классической музыки и испытал шок, увидев только что поступивший в продажу альбом Ане Ларрасабаль. Он спросил у продавца дату поступления и получил ответ, что первые экземпляры поступили в это утро, и потому их еще не успели поставить на витрину как главную новинку месяца.
Диск назывался «L’instrument du diable». На обложке на инфернальном красном фоне была изображена знаменитая скрипачка, смотревшая в камеру с лукавым и соблазнительным видом. Глаза, огромные, голубые, излучали ангельскую доброту, благодаря этому она представала перед публикой как очаровательное, вызывающее доверие существо; однако рот, скривившийся в жестокой бессердечной полуулыбке, противоречил взгляду – этакий волк в овечьей шкуре. Ане Ларрасабаль хотела придать своему облику нечто дьявольское, выбрав для фото странное черное облачение с капюшоном, в котором она была похожа на верховную жрицу тьмы. Она держала, вернее сказать, слегка приподнимала свою известную Страдивари с завитком, украшенным резьбой Люпо, и инструмент, казалось, горел в языках пламени.