А потом я расскажу тебе о том таинственном манускрипте и невероятном открытии, которым я ему обязан… И только тогда ты сможешь утверждать, что тебе ведома подлинная история Николя Фламеля.
Как всегда, у Маккензи засосало под ложечкой, едва он позвонил в квартиру в специализированном заведении у Порт‑де‑Баньоле, которую его отец снимал на свою пенсию по инвалидности. Ари не мог избавиться от мысли, что, быть может, пришел тот день, когда старик ему не откроет. Он уже воображал себе сочувственный взгляд медбрата, которому поручили сообщить сыну печальную новость, письма родне, похороны, где почти никого не будет, бюрократические проволочки, разбор вещей, а затем – полное одиночество.
Но дверь наконец открылась, и в полутемной прихожей показалось морщинистое лицо Джека Маккензи. Со своими запавшими глазами и поросшими седой щетиной щеками он смахивал на старого советского диссидента.
– Добрый вечер, папа, как ты?
Бывший полицейский пожал плечами, словно ответ представлялся ему очевидным, развернулся, не закрыв дверь, и, волоча ноги, направился обратно в гостиную.
– Когда все понимаешь, – пробормотал он, – то впадаешь в депрессию. Все оттого, что трезво смотришь на вещи.
Ари прикрыл за ним дверь.
С тех пор как на задании в него угодила пуля, Джек Маккензи страдал ранним слабоумием, и его речи, как правило, были совершенно бессвязны. По крайней мере, лишь редко удавалось проникнуть в их тайный смысл. Но сыну в конце концов удалось с этим свыкнуться: их с отцом объединяла крепкая любовь, обходившаяся без слов. Для общения им хватало взглядов и безграничной привязанности.
Впрочем, после истории с тетрадями Виллара из Онкура все несколько осложнилось. Ари открылась целая страница из прошлого отца, о которой он до тех пор ничего не знал. Джек оказался человеком куда более загадочным и неоднозначным, чем его сын мог себе представить. Бывало, что к Ари возвращались детские воспоминания, погребенные глубоко в памяти: всплывали смутные образы, какие‑то странные люди, навещавшие его родителей, невнятные разговоры, целая лавина секретов, смысл которых в то время ускользнул от беззаботного подростка… Отец, слишком рано ставший инвалидом, так и не смог раскрыть ему все эти тайны. Ну а теперь уже слишком поздно.
Одно Ари знал наверняка: дело о тетрадях Виллара из Онкура попалось ему не случайно. Отец был с ним тесно связан. Какие‑то ответы, возможно, все еще таились в затуманенных уголках его больного мозга.
Ари подошел к окну. Нечасто ему доводилось видеть эту квартиру в таком беспорядке. У отца был плохой период: к несчастью, такое случалось с ним все чаще и чаще. Скоро придется сообщить об этом персоналу, попросить получше присматривать за стариком.
– Скажи, папа, давно ты открывал окно? Здесь до того спертый воздух!
– Я называю это законной самообороной, – пояснил старик, усаживаясь в свое кресло.
– Хочешь, включу тебе телевизор? Пойду‑ка я помою посуду.
– Нет, спасибо. Я больше себе не готовлю. Жрать дерьмо уже не модно.
Ари ласково погладил отца по голове и вышел в соседнюю комнату. Навещая отца, он мог хоть ненадолго забыть о собственном состоянии. Заботясь о старике, он невольно осознавал ничтожность собственных бед. Продолжалось это недолго, но такие минуты служили ему напоминанием, позволявшим не замыкаться в собственном горе.
Он перемыл сваленные в раковине приборы, прошелся губкой по пластиковой мебели, выкинул испорченные продукты, скопившиеся в холодильнике, затем вернулся в гостиную и уселся рядом с отцом. Это был устоявшийся ритуал, как и их прогулки. Но в последнее время, несмотря на летнее тепло, Джек больше не выражал желания пойти погулять.
– Как там твоя работа, Ари?
Аналитик не сумел скрыть удивления.
Но в последнее время, несмотря на летнее тепло, Джек больше не выражал желания пойти погулять.
– Как там твоя работа, Ари?
Аналитик не сумел скрыть удивления. Отец все реже бывал способен задавать осмысленные вопросы или поддерживать беседу.
– Я все еще на бюллетене, папа.
– Неужели? Ты – на бюллетене?
– Да. Ты же знаешь, я тебе уже сто раз говорил.
Старик поморщился, словно это сообщение его огорчило.
– А что с тобой? Ты не выглядишь больным.
– Ничего страшного.
Джек на мгновение замер с неуверенной гримасой на лице. Потом, нахмурившись, повернулся к сыну. Казалось, он играет какую‑то роль.
– Ты думаешь, я впал в детство, Ари? Но ты ошибаешься, я безумный, а не слабоумный. Понимаешь разницу?
– Ты не безумный и не слабоумный, папа.
– Все дело в твоей продавщице книг, верно? Из‑за нее ты больше не ходишь на работу? Как там зовут эту хорошенькую продавщицу?
– Да нет же, она тут ни при чем.
– Так как ее зовут? – настаивал старик.
– Лола.
– Вот видишь, все дело в ней.
– Папа.
Джек с довольной улыбкой устроился в кресле поудобнее.
– Ах, бедный мой Ари. Правда, это нелегко? А хуже всего то, что не заблуждаешься насчет вещей, от которых приходится отказываться. Как звать этого ведущего?
Старик указывал на темный экран телевизора.
– Там нет никакого ведущего, папа. Это твое отражение. Телевизор выключен.
– По‑моему, ты чем‑то обеспокоен, Ари.
– Пустяки. Мою квартиру перерыли… Мне кажется, это как‑то связано с расследованием, которым я занимался несколько месяцев назад.
– Поль Казо умер.
Ари вздрогнул. Это имя болью отозвалось в его мозгу. С жуткого убийства Поля Казо и началось расследование дела о тетрадях Виллара из Онкура. Казо был самым старым другом Джека Маккензи, и оба они входили в тайную ложу компаньонов долга, призванную защищать пресловутые тетради. Тогда‑то потрясенный Ари узнал, что его отец до несчастного случая вел двойную жизнь, полную тайн. Но больше ему ничего выяснить не удалось, так как все остальные члены ложи погибли, а Джек замкнулся в более‑менее добровольном молчании своего преждевременного слабоумия. С тех пор как расследование было прекращено, старик впервые произнес имя, связанное с этим делом. Ари почувствовал, как учащенно забилось сердце.
– Почему ты вдруг заговорил о Поле, папа?
– Если ты плохо себя чувствуешь, тебе надо пойти к доктору.
Ари вздохнул:
– Я уже ходил, папа, и мне дали бюллетень. Но почему ты вспомнил Поля Казо? Может, ты хочешь рассказать мне что‑то об этом деле? Почему ты скрыл, что входил в ту ложу?
– Поль Казо умер, Ари. А тебе надо пойти к доктору.
– Почему Поль умер, папа? Какую тайну он пытался сохранить? И что за тайну хотела сохранить эта ваша ложа, папа? Почему ты не хочешь рассказать мне об этом?
Джек молчал.
– Что там, в этом чертовом туннеле? – твердил Ари, схватив отца за плечо. – Я ведь туда спускался, папа. Я ничего не видел. Я… Мне не удалось дойти до конца туннеля. Почему ты не говоришь мне об этом?
– Порядочных людей больше, чем придурков. Но придурки лучше организованы, – прошептал старик, уставившись в пустоту.
Ари выпустил его плечо и откинулся в кресле.
– Папа…
– Я точно помню, что телевизор был включен. Это ты его выключил?
Огорченный аналитик покачал головой. Он знал, что настаивать бесполезно. Проблеск сознания угас. Если уж отцу вздумалось вновь замкнуться в себе, от него больше ничего не добьешься.