Воровское начало все же прочно сидело у меня в крови. И я знал, что это дерьмо уничтожит меня, как уничтожило отца, как разрушило нашу семью, – если я дам ему хоть мало‑мальский шанс. Я глянул на свою старательно отглаженную рубашку, на кожаные ботинки, на глядевшего на меня с обложки Фукидида.
– Вот бли‑ин! – с досадой выдохнул я.
Кого я пытаюсь одурачить? Я был уже достаточно приличным человеком, чтобы попасться на искус воровства, – и все ж таки слишком искусным вором для человека приличного.
Я глотнул остатки кофе, поглядел в пустую кружку. Давным‑давно ради того, чтобы выжить, я выбрал честность и намерен был держаться ее, даже если эта честность однажды мне выйдет боком.
И я с чувством захлопнул дверцу сейфа.
Прежде кабинет Дэвиса рисовался мне как кадр из фильма о Второй мировой: сплошь завешанная картами комната с глобусами в человеческий рост – и он сам, водящий армейские соединения лопаточкой крупье. Вместо этого администрация Гарварда засадила его в тесный, забитый разной офисной канцелярией кабинетик в Литтауэр‑холле, весь обшитый вишневым шпоном и без единого окна.
Сидя напротив Генри Дэвиса, я испытал состояние дежавю. Изучающе взиравший на меня, он словно разросся в размерах, и из глубин памяти у меня всплыло, как когда‑то я замер в зале заседаний под тяжелым взглядом судьи.
– У меня есть несколько минут – надо успеть на самолет в округ Колумбия, – сказал Дэвис. Но мне хотелось с вами переговорить. Летом вы были на стажировке в компании «Дэмрош и Кокс»?
– Да, сэр.
– И после университета планируете работать у них?
– Нет, – ответил я.
Это было нечто из ряда вон. Реальная работа в школе права предоставляется студентам в первые полтора года, когда их распределяют по фирмам на летнюю стажировку. В фирме стажера кормят и поят и переплачивают за ничегонеделание, рассчитывая, что затраченное окупится через семь чертовых лет, когда, сделавшись зрелым специалистом, он воздаст сторицей уже как полноценный сотрудник. И если уж ты попал куда на лето, то более или менее получил гарантию в трудоустройстве после окончания универа – если ты, конечно, не полный дебил. В «Дэмрош и Кокс» меня назад не ждали.
– Почему нет? – спросил Дэвис.
– Жесткая экономия, – усмехнулся я. – Я ж знаю, что я не типичный кандидат.
Дэвис извлек из стола несколько листков бумаги и быстро проглядел их. Я узнал свое резюме. Раздобыл, видать, в службе по трудоустройству.
Управляющий из «Дэмрош и Кокс» сказал, вы проявили блестящие знания и волевую натуру.
– Очень любезно с его стороны.
Дэвис подровнял листки и положил на стол.
– Дэмрош и Кокс – парочка чертовых снобов‑белоботиночников, – процедил он.
Я и сам придерживался того же мнения, видя в этом главную причину того, что они от меня отказались, однако не сразу переварил услышанное от Дэвиса. Его‑то фирма имела репутацию самой что ни на есть крутой из всех «чертовых снобов‑белоботиночников».
– В девятнадцать вы поступили на флот, в то время как большинство ваших нынешних товарищей по семинару проводили свободный от учебы год в Европе, гуляя и пьянствуя. Служили старшим сержантом. Затем год проучились в колледже в Пенсаколе, перевелись в штат Флорида и, закончив двухгодичный курс, выпустились в числе первых. И, черт возьми, поступили в Гарвардскую школу права с почти превосходными результатами тестирования! Теперь вы претендуете на двойную степень магистра – Института Кеннеди и школы права. И… – Он сверился с другой бумагой. – Вы заканчиваете четырехлетнюю программу за три года. Как, позвольте узнать, вам удается за все это платить?
– Взял ссуду.
– В полтораста тысяч долларов?
– Ну, где‑то так. Еще подрабатываю в баре.
Дэвис, похоже, отметил круги у меня под глазами.
– Сколько часов в неделю?
– Сорок. А когда и пятьдесят.
– И притом лучший на курсе. – Он покачал головой. – Я спрашиваю об этом потому, что вы великолепно разгадали мотивы, двигавшие Гаврилой Принципом: под вами то, что раздувает пламя?
Судя по всему, я попал на собеседование по найму. Я попытался припомнить избитые фразы о воспитательной колонии, призвать к ответу сидящего во мне отличника‑зубрилу – но не представлял, как это получше изложить. Дэвис упростил мне задачу:
– Я бы предпочел, чтоб вы не несли тут чушь собачью. Я позвал вас сюда потому, что, судя по сказанному вами на семинаре, вы, похоже, знаете о реальном мире что‑то такое, что способно двигать людьми. Что движет вами?
Рано или поздно он все равно бы выяснил мою подноготную, так что я решил разделаться с этим вопросом раз и навсегда. Сей факт моей биографии в досье был обойден, но вовсе не изжит из памяти. А люди вроде партнеров из «Дэмрош и Кокс» всегда все разнюхают. Они на дух чуют таких, как я.
– Будучи совсем юным, я вляпался в переделку. И судья поставил передо мной простой выбор: поступить на военную службу или закончить жизнь в тюрьме, если раньше не подохну. Флот меня исправил, научил дисциплине. Мне нравились там и жесткий распорядок, и всеобщая напористость, и я привнес все это в учебу.
Дэвис поднял со стола папки, закинул в свой портфель, затем поднялся:
– Вот и хорошо. Я люблю знать, с кем работаю.
Я поглядел на него, слегка озадаченный этим «с кем работаю». Обычно работодатели, уловив намек о моем прошлом, указывали мне на дверь – «жесткая экономия», мол, или «человек не нашего типа». Дэвис повел себя иначе.
– Поступите ко мне на работу, – сказал он. – Для начала положу две сотни в год. И тридцать процентов премии по исполнении работы.
«Да», услышал я свой голос, даже не успев толком ничего обдумать.
Этой ночью я спал в своей пустой квартире на подтравливающем надувном матрасе и каждые два часа вставал, чтобы его подкачать. Рассвет все не наступал, я крутился с боку на бок, и в какой‑то момент, помнится, до меня дошло, что, когда Дэвис сказал насчет моей работы в округе Колумбия, он выдал это в утвердительной форме, а вовсе не как вопрос.
Шкафчик из красного дерева гробом, конечно, не являлся, но, проторчав в нем битых четыре часа, я чувствовал себя точно в могиле. Зато я понял, как тяжело, оказывается, столько времени оставаться неподвижным. А ведь многие люди в подобном вместилище подолгу лежат на спине, причем мертвые. Скоро я, впрочем, обнаружил, что, если чуть наклонить вперед голову и уткнуться в угол шкафчика, то можно даже малость вздремнуть.
История того, как я оказался в этом шкафчике, несколько запутанна. Если вкратце, то я упорно преследовал одного мужика по имени Рэй Гулд, потому что был влюблен – в чудесную девушку Энни Кларк в частности и в мою новую работу вообще.
Уже почти четыре месяца я работал в «Группе Дэвиса». Странная это была фирма, совершенно непонятно чем занимающаяся. Кого спросить – так государственными делами и стратегическим консалтингом. Обычно эти слова используют как эвфемистическое обозначение лоббизма.
При слове «лоббист» у вас перед глазами, пожалуй, нарисуется этакий мерзавец в мокасинах с кисточками, уверенный, что все на свете можно купить и продать, который подкупает политиков, пробивая корпоративные или какие‑то личные интересы, и в конечном счете превращает мир в рассадник рака легких или отравленных рек. В сущности, таковы они и есть.