Примерно такой кабинет университетского препода я и ожидал увидеть у него в Гарварде, хотя, конечно, вкус у Дэвиса оказался куда утонченнее, нежели могло предложить мое воображение. Три стены от пола до потолка были заполнены книгами – причем не кожаными муляжами корешков, а явно прочитанными томами. Вся мебель была красного дерева. На «стене почета» красовались вашингтонские мандаты, а также фотографии с улыбками и рукопожатиями всех влиятельных персон, каких я когда‑либо видел. Там были снимки с главами государств, сделанные десятилетия назад, – причем не фотки типа «два парня в дорогих костюмах занимаются благотворительностью». На одном Дэвис – моложе меня нынешнего – катает в боулинге шары на пару с Никсоном, на другом рыбачит с маленькой лодочки с Джимми Картером, на третьем катается на лыжах с…
– Это римский папа? – непроизвольно брякнул я, не успев сдержать удивление.
Дэвис стоял за своим столом. И выглядел отнюдь не радостно.
– Гулд не реагирует, – сказал он мрачно.
Мою докладную записку с «заточенными» на Гулда доводами они передали торговой группе, воюющей против Кайзера, и те изложили свое дело рабочей группе Гулда. У Дэвиса имелись свои люди в Министерстве торговли, которые тут же сообщили бы ему, если б лед тронулся. Гулд не отступился ни на йоту.
– Я поработаю еще, – сказал я.
Он поднял со стола мою записку:
– Работа твоя безупречна, – произнес он таким тоном, каким обычно комплименты не говорят, и выдержал минутную паузу. – Но у меня этажом ниже уже есть сто двадцать человек, способных выдать безупречный результат, и больше таких мне не требуется. Тебе известна стоимость данного контракта?
– Нет.
– Мы подписали соглашения с каждым производством в отдельности и связанной с ними торговой группой. Сорок семь миллионов.
У меня кровь отлила от лица. Несколько мгновений Дэвис изучающе глядел на меня.
– Мы тут не за часы деньги получаем, Майк. Выиграем – получим сорок семь миллионов. Нет – не получим ничего. И мы не должны проиграть.
Он подступил ближе, вперил в меня взгляд:
– Я изрядно рискую с тобой, Майк. Я нанял тебя вовсе не из тех соображений, по которым беру остальных. Ты весьма необычный кандидат. И я опасаюсь, что дал с тобой маху. Докажи мне, что я не ошибся. Что ты можешь мне предложить, чего не могут другие? Покажи мне нечто большее, чем безупречную работу. Удиви меня.
Лучше вообще не иметь ничего, нежели что‑то обрести и внезапно упустить из рук. Работая у Дэвиса, я постоянно думал, что все получаемые мною деньги и привилегии – всего лишь ошибка, которую вот‑вот исправят.
Я не смел и помыслить, что все это – мое, что теперь это – часть моей жизни. Порой человеку случается набрести на что‑то, чего ему хотелось всей душой, в чем он действительно нуждался. И если все вдруг полетит в тартарары, второй раз такое ему уже не светит.
Я в этом смысле не явился исключением. Такой момент наступил для меня где‑то в августе, спустя три месяца после переезда в Ди‑Си. Я шагал по Маунт‑Плезанту в десяти минутах ходьбы от офиса компании. В этом районе была одна главная улица с восьмидесятилетней пекарней и скобяной лавкой, которой тоже стукнул уже не один десяток лет. Там обретались итальянцы, греки, потом латиносы нашли там для себя первое пристанище в округе Колумбия – так что это местечко казалось маленькой деревней. Чуть в стороне от главной улицы уже высились леса, и я ощущал себя как за городом. Проходя мимо маленьких жилых домишек, я увидел один, сдающийся внаем, на две комнаты, с террасой и задним двором, откуда открывалась чудесная перспектива парка Рок‑Крик – пояса лесов и речушек, разрезающего округ Колумбия с севера на юг.
Как‑то вечером, прогуливаясь мимо того самого дома, я увидел за ним, во дворике, целое семейство оленей – ничего не боясь, они спокойно провожали меня взглядом.
Это решило все. Собственного дворика у меня не было с двенадцати лет. У отца имелся какой‑то постоянный доход – хотя я понятия не имел, откуда поступали эти деньги. И вот однажды мы переехали из квартирного комплекса в Арлингтоне, где я вырос, – который выглядел как мотель и в котором, помнится, постоянно воняло газовыми горелками и чьей‑то стряпней – в Манассас, где поселились в небольшом одноэтажном загородном доме. Знаю, это немного сентиментально, но там, во дворике, у нас были качели, сделанные когда‑то из алюминиевых трубок, драные и обшарпанные, об которые, неудачно схватившись, можно было ссадить ладони. Жили мы там не так уж долго, но я помню те летние вечера, когда мои родители с парой друзей сидели вокруг кострища, беспечно смеясь и попивая пиво. Я весь вечер проводил на качелях, раскачивая их, точно двигателем, своими маленькими ножками, – и я подлетал высоко вверх, выше перекладины, и выглядывал над верхушками деревьев. В какой‑то момент я оказывался в невесомости, и цепочки качели провисали – и, могу поклясться, тогда я едва не улетал в темное ночное небо…
А потом отца застукали на том, что он полез грабить чей‑то дом, – и мы очутились в прежнем болоте, в пропахшем газом мотеле.
Заканчивая работу в фирме Дэвиса – в десять‑одиннадцать часов вечера, а то и позднее, – я частенько прогуливался по этому району и воображал себя хозяином того заднего дворика. Я представлял, как развожу огонь в очаге, а рядом стоит пара складных кресел и на одном из них улыбается симпатичная девчонка… Я словно начинал свою жизнь сначала, возвращая все на свои места.
Эта постоянная мысль о потерянном рае и раздувала подо мной огонь. Спустя неделю после встречи с Дэвисом в его «покоях» я снова пришел к Маркусу и положил перед ним на стол еще два отчета. В одном содержались данные о наставнике Гулда в Министерстве внутренних дел, где тот проработал девять лет до перехода в Министерство торговли. В другом была информация о приятеле Гулда, выступившем даже шафером на его свадьбе, с которым он делил жилье еще в пору учебы в Гарвардской школе права и который теперь занимался частной юридической практикой. Он до сих пор являлся советником Гулда по правовой части, с ним Гулд ужинал где‑то раз в две недели и считал старого друга одной из немногих своих отдушин.
– Ну и? – поднял брови Маркус.
– Эти двое – наиболее удачные… – я чуть было не ляпнул «жертвы», – точки воздействия. Если взглянуть на их принципы принятия решений, вы увидите, что они полностью созвучны нашим аргументам. Доводы против налоговой лазейки я смоделировал под каждого из этой парочки. Первый, кстати, уже связан с «Группой Дэвиса». Если нельзя повлиять непосредственно на Гулда, то можно использовать его ближайшее окружение. Если мы настроим их на нужную волну, то сможем перенастроить и Гулда, так что он и сам не протюхает, что действует по нашей указке.
Маркус молчал. Я чувствовал, что надвигается буря. Я выдал ему на Гулда куда больше, чем он рассчитывал, – разве что не пробрался еще в квартиру этого козлины, что, впрочем, собирался проделать следующей ночью.
Маркус пошевелился в кресле. Я весь замер, ожидая разгрома, но вместо этого шеф улыбнулся:
– Кто же тебя этому научил?
Метод я перенял у папиного старого приятеля Картрайта. В молодые годы тот использовал подобную технику, чтобы выуживать у богатеньких одиноких наследниц бальзаковского возраста их сбережения.
– Ко мне пришло озарение, – ответил я.
– Что‑то вроде этого мы у себя называем «формованием кроны» или «обрезкой верхушек».