Телефон на столе зазвонил ровно в десять, как делал это последние сорок восемь лет.
– Закругляюсь, закругляюсь… – сказал он в микрофон допотопного, с крутящимся диском, аппарата. Он раскачивался в кресле, ударяясь о полки, уставленные старыми книгами и безделушками – сувенирами их с женой заграничных путешествий. На следующее лето у них был намечен Китай. – Еще минута‑другая, и я все окончу, милая.
Жена велела ему идти к машине осторожнее и помнить, что он старик с палочкой и тазобедренным протезом, а не молодой и ретивый фланговый защитник в команде «Ю‑Даба», как на Северо‑Западе именовали университет штата Вашингтон.
– Я так же молод, как ты прекрасна, – парировал он. – И пока я чувствую себя восемнадцатилетним, я и буду вести себя соответственно.
Он заверил ее в своей любви и, нажав на рычаг, взглянул сквозь деревянные жалюзи в окно своего кабинета на первом этаже. Его старенький пятнадцатилетний БМВ стоял на своем обычном месте под оранжевыми лучами прожекторов на парковочной площадке. Когда он только открывал свою практику, парковку окружали заросли можжевельника и кизила, но было это давным‑давно, когда и в Редмонд‑то из Сиэтла надо было ехать на пароме по озеру Вашингтон. Но потом построили мосты на 520‑й и I‑90‑й трассах, и население на восточном берегу стало расти и расти – настоящий демографический взрыв. Сейчас его клиника теряется среди многоэтажных жилых и офисных сооружений.
Пилгрим захлопнул папку, выпрямил спинку кресла, откатил его к картотеке, выдвинул ящик, нашел карту с загнутым уголком, используемую как опознавательный знак, и положил папку на место. Затем, что тоже было его многолетней привычкой, накинул плащ – неизменный, надеваемый в любую погоду, дождь ли, солнце ли, нацепил на голову шляпу, которая, как он некогда считал, делала его похожим на Хамфри Богарта в «Касабланке», и, протянув было руку, чтобы выключить телевизор, замер, привлеченный первой из новостей:
Роберт Мейерс выступил сегодня с программной речью на конференции по вопросам глобального потепления, состоявшейся во Дворце конгрессов в Сиэтле.
Пилгрим прибавил звук и стал наблюдать проход харизматического молодого сенатора во Дворец конгрессов и как он пожимает руки собравшихся.
Мейерс воспользовался поводом возобновить свои атаки на действующую администрацию республиканцев за ее отношение к вопросам охраны окружающей среды.
Следовал крупный план: Мейерс на трибуне перед строем микрофонов.
Ни малейшего беспокойства пришедший не выказал и шагнул к нему. Пилгрим попятился к себе в кабинет и хотел было закрыть дверь, но мужчина ухватился за косяк и распахнул ее, чуть не сбив с ног Пилгрима. Потом он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Пилгрим потянулся к телефону, но движение его было пресечено – его ухватили за шиворот. Инстинктивно Пилгрим обернулся, и мужчина, схватив его за горло, вонзил ему в грудь иглу для подкожных инъекций, одновременно нажав на шток шприца. Плечи Пилгрима тут же охватило жжение, быстро расползавшееся по рукам и ногам. Он почувствовал боль, стало трудно дышать. Он попытался выпрямиться, но упал на шкаф с картотекой, задвинув собой ящик с медицинскими картами. Все поплыло перед глазами, предметы стали расплываться, менять контуры. Неверным движением, спотыкаясь, он нашарил телефон и ухитрился снять трубку, но ноги вдруг стали ватными, он обмяк на письменном столе и соскользнул с него на пол, обрушив поверх себя гору бумаг, копившихся на столе целых сорок восемь лет.