Таким образом, семейные миллионы превратились в миллиарды. Опираясь на славу местного аристократа и предприимчивого дельца – а последнее весьма импонировало молодежи, – Мейерс смог воплотить в полной мере честолюбивые устремления своего рода. В 36 лет он успешно провел кампанию за получение места в сенате США, действуя с той же юношеской энергией, с тем же усердием и той же прозорливостью и завоевывая себе стойкую репутацию политического деятеля общенационального масштаба. Когда какой‑то местный обозреватель в связи с его избирательной кампанией сказал что‑то о рыцарстве и «возвращении в Камелот», другие газеты подхватили тему, и американская публика потянулась к этой заманчивой перспективе. Мейерс стал олицетворением надежд молодого поколения, каким некогда был Джон Ф. Кеннеди.
Мейерс взобрался на утыканную многочисленными микрофонами трибуну. Зажужжали и защелкали камеры, и репортеры, толкаясь и отпихивая друг друга, стали бороться за право сделать лучший снимок Мейерса на фоне водяных струй и стеклянного фасада здания на заднем плане. Мейерс ухватился обеими руками за борт трибуны и замер при свете вспышек, благосклонно предоставляя возможность сделать снимок. Он повернулся к Биллу Доновану, корреспонденту местного представительства «Эй‑би‑си»:
– Лучше помажься лосьоном от загара, Билл. Ты можешь получить ожог на таком ярком солнце.
Донован потер плешивую макушку:
– Меня не кожа моя сейчас заботит!
Собравшиеся засмеялись, и довольный Мейерс подумал, что политика у него в крови. «Не человек выбирает политику как род деятельности, – любил повторять его отец. – Это политика его выбирает».
Мейерс оторвал руки от бортика трибуны и выпрямился.
– Благодарю всех, кто собрался здесь сегодня. Моей семье и близким принесла много страданий эта болезнь, поразившая моего отца, и я очень ценю ваше участие и вашу поддержку. Хотя болезнь моего отца и привлекает общественное внимание к проблеме борьбы с раком, гибель его в этой борьбе показывает, что до победы нам еще очень далеко. Свою борьбу он вел мужественно и храбро, и когда она была окончена, семья наша очень горевала.
Но наше горе дало начало этому невероятному в своем совершенстве сооружению. Мы с Элизабет гордимся тем, что имеем возможность дать новому корпусу Онкологического центра имя в память моего отца – Роберта Сэмюэла Мейерса. Пусть это станет залогом того, что со смертью моего отца наш поединок со страшной болезнью не окончится. Битва только начинается. Толпа зааплодировала.
– Рак безвременно убил моего отца, но, основывая такие центры, как этот, мы можем найти способ бороться с ним. И мы найдем этот способ. Финал предрешен. Мы искореним эту болезнь.
И опять раздались аплодисменты.
Порывистым юношеским жестом Мейерс отбросил волосы со лба. Лицо его было приятно моложавым.
– Как знают многие из вас, мой отец последовательно руководствовался изречением Джона Ф. Кеннеди: «С того, кому много дано, много и спросится». Мой прадед приехал в эту страну бедным иммигрантом. Но он лелеял мечту, которую разделяли с ним многие американцы. Он мечтал о лучшем будущем – для себя, своей семьи, для грядущих поколений. Он претворял в жизнь эту мечту тяжким трудом на благо страны, верившей, что может стать лучшей в мире. Моему деду и моему отцу были дарованы и то же трудолюбие, и те же принципы, то же стремление послужить другим, а в особенности жителям великого штата, который слишком долго не играл заметной роли в политической жизни нашей страны.
Аплодисменты усилились, нетерпеливое ожидание нарастало.
– Самое главное сейчас – это служение обществу, самоотверженность и предвидение. Будущее не должно страшить новые поколения американцев. Оно должно манить их и побуждать к действию. – Нетерпеливое ожидание достигло пика.
– Нетерпеливое ожидание достигло пика. – Америке требуются свежие идеи для решения старых проблем. Америке требуются лидеры, глядящие вперед, а не назад. – Последнее замечание было тонким намеком на возраст кандидата в президенты от Республиканской партии губернатора Нью‑Йорка Уильяма Эндрюса. – Я гляжу вперед и вижу будущее так же ясно, как эту горную цепь вдалеке. И как эти горы, будущее ближе, чем кажется. Будущее – вот оно!
Толпа заревела, раздались восторженные крики. Неизвестно откуда в воздух взметнулись плакаты, и в ту же минуту Мейерс возгласил:
– Сегодня я с гордостью могу объявить, что Демократическая партия выдвинула меня кандидатом на пост президента Соединенных Штатов!
Подняв над головой руку жены, он купался в волнах обожания, давая возможность фоторепортерам делать снимки для первых газетных полос. Это было лучшим способом утолить голод избирателей, не испортив новизны речи, которую ему предстояло произнести в субботу вечером на праздновании в честь официального начала его избирательной кампании и сбора средств на нее. Он сошел с трибуны, в то время как один из его помощников передал жене Мейерса огромные ножницы. Элизабет Мейерс поднялась к дверям корпуса и перерезала ленточку перед входом в здание, предназначенное увековечить память свекра. Затем Роберт Мейерс взял жену под руку и они прошествовали внутрь, чтобы еще яснее увидеть будущее.
Дана глядела на толпу, собравшуюся во дворе здания. Она узнала человека на трибуне – кто же в Сиэтле не знал сенатора Роберта Мейерса! – а по красной ленточке при входе и бронзовым буквам над ним она поняла, что Мейерс пожертвовал большую сумму Онкологическому центру.
– Мисс Хилл?
Дана обернулась, оторвавшись от окна. Медсестра кивком подозвала ее. Вслед за медсестрой она прошла в приемную, где та сняла и записала ее основные медицинские данные, после чего удалилась. На этот раз доктор Бриджет Нил не заставила себя ждать. Она появилась через минуту после ухода сестры.
– Надеюсь, вы не слишком долго прождали в пробке.
– Нет, это было вполне терпимо. – Дана старалась держаться как ни в чем не бывало, но чувствовала сильное сердцебиение.
Нил раскрыла папку.
– Сожалею, что это заняло так много времени, Дана. Обычно я не люблю заставлять пациентов ждать результатов обследования, но кусочек ткани был очень мал, и патологоанатом решил не ограничиваться им при получении незамедлительного результата. – Нил взяла очки, но не надела их. – Он предпочел более тщательное исследование, на что уходит несколько дней. Различия между клетками доброкачественными и злокачественными могут быть очень тонкими. Доктор Томи пожелал посоветоваться с еще одним специалистом.
– Чувствую, что результаты неутешительные, – сказала Дана.
– Они оба пришли к заключению, что клетки злокачественны.
Дана почувствовала комок в горле. К глазам подступили слезы, но она постаралась не расплакаться. Она сделала глубокий вдох и выдох, ощущая беспокойное покалывание в суставах. Несмотря на все ее старания, по щекам полились слезы. Нил дала ей бумажную салфетку, и Дана приложила ее к глазам.
Нил положила очки на стол.
– Утешительно то, Дана, что обнаружили вы болезнь очень рано и на стадии, которая считается не агрессивной. У нас имеется ряд возможностей.
Дана подавила в себе гнев. Нет, она не будет ни впадать в истерику, ни паниковать. Не станет жалобно сетовать на то, что это случилось именно с ней, а не с кем‑нибудь другим. Она не желает превратиться в статистическую единицу, в одну из тех, кто умирает каждые двенадцать минут, одну пятую ее расчетного часа, черт бы его побрал. Ей всего тридцать четыре. Ей надо поднимать дочь. Из чувства долга и желания сохранить профессиональную выдержку в разговоре с другой женщиной‑профессионалом она спросила:
– Какие же возможности у нас имеются?
– Можно удалить грудь, тогда…
– Нет.