Когда она сообщила Крокету о своем затруднении, он рвал и метал чуть ли не с полчаса, вопя об обязанностях, чувстве локтя и приоритетах. После чего он отдал письменное распоряжение о переносе презентации на утро. Когда распоряжение это увидела Линда, она вошла к Дане в кабинет и сказала, что как раз перед тем, как та отправилась к Крокету, звонил Дон Бернсайд, у которого, как выяснилось, какие‑то обстоятельства, и Крокет уже приказал презентацию перенести.
Она услышала, как через кухню в дом вошел Грант, услышала подвывание Макса и глухие стуки – это собака колотила хвостом по шкафам в кухне. Уже несколько недель с собакой не устраивали пробежек, с тех самых пор как разразилось это дело Нельсона и Грант отменил свой утренний бег трусцой. На покупке Макса у заводчика настоял Грант – собака понадобилась ему для охоты на водоплавающую птицу, когда он изредка выбирался туда со своими приятелями по университету в восточном Вашингтоне. Однако заниматься собакой и учить ее Грант не давал себе труда. Поэтому Макс охотился на что попало. Обычно это были клочки газеты, которую он рвал на лужайке перед домом. Услышав дребезжанье пузырьков со специями в холодильнике, Дана испытала злорадное удовольствие – Грант ищет, чего бы поесть. Ничего готового она не купила. Уже которую неделю Дана делала лишь случайные покупки. Она и Молли питались гамбургерами, запивая их молочным коктейлем. Была там котлета для Гранта, но она скормила ее Максу.
На лестнице раздались топот собачьих лап и клацанье когтей – Макс бежал в хозяйскую спальню. Толкнув дверь, он ворвался туда – язык на сторону, хвост мотается туда‑сюда: пес в восторге возвещает о прибытии хозяина. Какое счастье. За ним вошел Грант в полосатой рубашке для софтбола, купленной у «Максвелл, Левит и Трумэн», тренировочных штанах и бейсбольной кепке. От Гранта пахло пивом и сигаретами.
– Я думал, что, может быть, ты спишь. Внизу все погашено. – Сев в кресло в эркере, он скинул с ноги каучуковую кроссовку. Она приземлилась под столом вишневого дерева. За ней последовала вторая кроссовка.
– Где ты был? – спросила она.
– Софтбол, – сухо проговорил он. Он снял носки и потер лодыжки. – Читаю твою мысль по тому, как ты спросила: «Если у него нашлось время для софтбола, почему нельзя было забрать из сада Молли?» Да потому, что, как только кончилось снятие показаний, я как сумасшедший помчался в офис. Надо было успеть провернуть кучу дел до игры. Я и так опоздал к ней – успел только ко второй подаче.
Бергман без меня проиграл четыре очка. Насилу удалось переломить ход игры.
– Ура нашим. – И она углубилась в свою папку. Он швырнул на пол носок.
– Перестань, Дана. Прекрати.
– В котором часу окончилась игра?
Встав, он швырнул второй носок.
– Нечего меня допрашивать! Уже месяц, как я света белого не вижу! Впервые позволил себе немного снять напряжение.
Это было неправдой, но спорить она не стала.
– Я и не думаю тебя допрашивать. Я задала простой вопрос. Такая форма разговора называется диалогом.
– Подобные «диалоги» у меня уже в печенках сидят. Я ими по горло сыт на работе. Целый день мне приходится ссориться и пререкаться. Избавь меня от этого хотя бы дома! – В сорок лет он был в превосходной физической форме, занимался бегом и тяжелой атлетикой в Вашингтонском спортивном клубе в центральной части города. Дана пыталась на это не обижаться. После родов она так и не смогла сбросить лишние пять фунтов, набранные ею во время беременности, у нее не было времени даже подумать о спорте. – После игры я съел пиццу и выпил пива. – Повернувшись к ней спиной, он шагнул к старинному комоду. – Господи, можно подумать, что каждый вечер я только этим и занимаюсь!
– Нет, не только этим: то у тебя ужин с клиентом, то совещание допоздна, то техосмотр.
Он положил свой бумажник, мелочь и часы в лежавший на его столике кожаный несессер.
– Мы это уже обсуждали, Дана, – сказал он усталым голосом. – Если я намереваюсь стать компаньоном, мне надо привлекать клиентов, а это невозможно делать от девяти до пяти с понедельника по пятницу. Бергман меня берет за глотку, требуя расширять дело. Прибыль падает. В этом году мы потеряли трех акционеров. Не думаю, что в твоих интересах, чтобы я остался без работы, конечно, в случае, если ты не хочешь опять перейти на полную ставку.
– Я знаю, что ты много работаешь, Грант, и мне вовсе не по вкусу роль сварливой жены…
– Вот и не надо вести себя как сварливая жена!
Она стиснула зубы.
– Ты мог бы позвонить. – Сказала и тут же пожалела об этом. Он ухватился за эти слова, желая разрядить ситуацию и увильнуть от расспросов по существу.
– Ты права. Надо было позвонить. С этим делом Нельсона я совсем ума лишился. Просто бред какой‑то. – Готово. Тема разговора переменилась. Она опять погрузилась в материалы лежавшей на ее коленях папки. – Я иду в душ. Может, присоединишься?
Она чуть не заплакала. Он стоял перед ней голый. Это было их обычной любовной прелюдией, и она не понимала, как до этого дошло. Связавшее их еще в юридической школе физическое влечение было таким сильным, что, когда они занимались любовью, ей казалось, что она может взлететь на воздух. В то время как педагоги изводили ее трудными вопросами, а она мучилась неослабным волнением при мысли о выпускных экзаменах, жестокой конкуренции, погоне за хорошими отметками и хорошей работой, Грант стал единственным светочем ее жизни. Это был не просто секс – это была вечерняя разрядка, освобождение от копившегося весь день напряжения, настоящая страсть – яростная и неуемная. Но все переменилось после того, как он провалился на экзамене по специальности, и стало еще хуже, когда он не выбился в компаньоны первой своей фирмы. Он затаил обиду на нее. Его неудачи наглядно свидетельствовали о том, что оба они знали, но о чем предпочитали не говорить вслух. Она получила лучшие отметки и лучшую работу. И зарабатывала она больше. Его самолюбие жестоко страдало. А их секс теперь свелся к механическому акту – взгромоздиться на нее и слезть.
– Мне надо работу кончить, – сказала она, – и завтра рано вставать.
– Ладно. – Он шумно двинулся в ванную. – Кончай свою работу. – Он остановился в дверях: – Ты не в духе.
– Это я не в духе? Ты даже не поинтересовался, как я провела день! – Она тут же пожалела, что бросила ему эту спасительную реплику.
– Так вот в чем дело! Я забыл поинтересоваться, как ты провела день! – Голый, он присел на кровать, по‑видимому, все еще не желая признать поражение. – Но ты же знаешь, как я был занят! Если я выиграю это дело Нельсона, Билл Нельсон поручит фирме все свои операции! Речь идет о ста пятидесяти миллионах долларов, Дана! Это станет газетной сенсацией. И Бергман ясно дал мне понять, что если я выиграю, это упрочит мое положение в фирме! – Все это она слышала уже сотни раз. – Ну, так как же ты провела день?
– Утром я делала маммографию.
– Ох, да!.. Да, конечно! Ну и как она?
– Они мне позвонят, – сказала она, потеряв всякую охоту вдаваться в детали.
– Так ты не знаешь результата? Чего ж ты нервничаешь? Дождись результата, а тогда уж начинай нервничать. – Он отвел прядь волос с ее лица и поцеловал ее в губы. Его рука прошлась по ее бедру. Ей хотелось забыть доктора Нил, Марвина Крокета и эту чертову презентацию. Ей хотелось вновь с головой уйти в наслаждение. Но в то же время она понимала, что не хочет, чтобы наслаждение это доставил ей Грант.