Маниакально педантичный, он не упускал ни малейшей детали. В деле, где счет идет на микроны, а значение имеет каждая мелочь, такой человек был незаменим.
Когда Логан приблизился, Родригес повернулся к нему и изумленно указал на его ботинки:
– Бахилы. Почему ты никогда ими не пользуешься?
– Прости, Генри. Забываю положить в машину. Есть что‑нибудь стоящее?
Родригес досадливо мотнул головой:
– Что‑нибудь стоящее, Логан, всегда есть. Надо только это найти. Отпечатков пальцев здесь уйма. Но принадлежат ли они убийцам – не знаю.
– Убийцам? Разве их несколько?
– Я бы предположил двух. Перед дверью на рыхлой земле отпечатались два разных следа от башмаков. Судя по глубине отпечатков, ретировались они бегом, спрыгнув с заднего крыльца. Отпечатки разные, и это четко видно. Один – словно бы от теннисной туфли размера, как мне кажется, восьмого. Другой – от ботинка. Этот побольше. Двенадцатого размера. Видимо, человек этот более крупный.
– А отпечатком жертвы один из них быть не может?
– Вряд ли. Следы свежие. – Родригес ткнул пальцем в сторону трупа. – А у него на ботинках нет земли, и это кроссовки десятого с половиной размера. Снимем слепки и сравним отпечатки с отпечатками других пар обуви в доме.
– А еще что ты знаешь о жертве?
– Это не мое дело, Логан.
– Ну, не в службу, а в дружбу, Генри… Нуч говорит, что ты сказал, будто в полицию позвонила соседка.
– Судя по всему, парень преподавал юриспруденцию в универе Сиэтла. Соседка стукнула к нему в дверь утром – ей был обещан кофе. Когда он не ответил, она решила, что он запамятовал. Отойдя от дома, увидела дальше по улице его машину и решила, что, может быть, он в душе и не слышал. Она вернулась и постучала опять, погромче. Когда он и на этот раз не отозвался, она посчитала это странным и сходила за ключом, который он ей дал.
– За ключом? У них что – был роман?
– Ну, если только как повторение истории Гарольда и Мод.
– Чего‑чего?
– Гарольда и Мод. Кино такое есть. Культовое. Классика кинематографа. Двадцатилетний парень влюбляется в восьмидесятилетнюю старуху.
– Похоже, меня сейчас вырвет, Генри. Я ведь поел не так давно.
– И тем не менее. Очевидно, жертва и его соседка обменялись ключами на случай, если вдруг окажутся на улице перед запертой дверью. Знаешь, соседи нередко так страхуются. Она рассказала, что открыла дверь, вошла, окликнула его и тут увидела на полу его ноги. Первой ее мыслью было, что ему плохо, но, подойдя, она увидела кровь. – Он помолчал, глядя на тело. – Слыхал, что они уже связались с его сестрой.
Логан вздохнул.
– Вот уж кому не позавидуешь, – сказал он.
Она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.
– Его соседка обнаружила, Дана. И вызвала полицию.
– Нет, – сказала она. – Я говорила с ним вечером. – Она запнулась. Ее охватила дрожь. – Говорила. Мы собирались вместе пообедать. Мне пришлось отменить.
– Дана, Дана!..
– Вчера. Я говорила с ним вечером…
Ноги больше не держали. Она рухнула в кресло, уронив телефон на пол.
– Дана? Ты меня слышишь? Дана?
В ушах – гулкий звон. Предметы в комнате завертелись, странные, незнакомые. Стены кабинета стали теснить ее, наплывать, как в кино, рушиться на нее. Стало трудно дышать. Она почувствовала, как трясется пол, и с этим ощущением вернулась к жестокой реальности. Дверь в ее кабинет широко распахнулась. Вошел Крокет, чтобы устроить ей хорошую взбучку.
Дверь в ее кабинет широко распахнулась. Вошел Крокет, чтобы устроить ей хорошую взбучку.
– Ты что, считаешь, что можно продолжать без тебя? Это очень и очень отразится на наших делах, ведь…
Она глядела на болтавшийся на проводе телефонный аппарат.
– Припомните, о чем вы говорили с братом. Она сделала глубокий вдох:
– Он позвонил мне еще днем. А я забыла перезвонить. Он справлялся о моем здоровье. Утром я была у доктора… – Детектив внимательно глядел на нее, и глаза его были красными. – Он сказал, что у него осложнения. Еще днем сказал.
– Какие осложнения?
Она покачала головой.
– Этого он не сказал. – На секунду она запнулась.