Строго говоря, единственный раз, когда я сталкивался с чем‑то подобным, был еще в «Гопкинсе». Несчастный случай. Отец утверждал, что они упали за борт, потому что он был пьян и отключился. Родители были в разводе, и районный прокурор заподозрил, что отец, задушив детей, столкнул их за борт, садистски отомстив этим матери.
– Господи!
– Мне предстояло выяснить истину. При удушении кровь в сосудах останавливается, и смерть наступает от нехватки кислорода – сперва отказывает мозг, потом сердце. Такое полное нарушение системы кровообращения весьма сходно с нашим случаем. Кровь не поступает в ткани одинаково – точно так же, как при сильном ранении – пулевом или ножевом.
– То есть ты хочешь сказать, что и наш случай больше похож на асфиксию, чем на смерть от непосредственного ранения?
– Именно.
– Кто‑то задушил его.
– Нет, не думаю.
– Но ты же только что...
– Обычно в случаях медленной смерти от удушья, то есть от недостатка кислорода, всегда можно обнаружить многочисленные микрокровоизлияния на внешних тканевых покровах – сердца, легких и в вилочковой железе на шее. Вторым признаком, уже не столь очевидным, является набухание тканей мозга. Учитывая состояние черепа, в данном случае определить последнее было бы затруднительно. Пришлось бы делать трепанацию, то есть вскрытие по всем правилам.
– И тогда...
– Я просто считаю, что умер он куда быстрее.
– Почему?
– Отсутствуют следы борьбы, сопротивления. Логично было бы видеть какие‑нибудь отметины на теле – синяки, как у Купермана. Ведь мужчина он рослый. В хорошей физической форме. Мускулистый. Если б его душили, мы бы видели следы этого вокруг носа, рта. Повреждения сосудов. Ссадины, царапины на руках, синяки. Но если не считать дырки в черепе, ничего подобного мы здесь не наблюдаем. Я знаю, что пристрелили его уже мертвого. Но отчего он умер – не знаю.
– Ну а твои предположения?
Хо покачал головой.
– Очень немногие из известных мне химических средств не оставляют на внутренних органах характерных следов, которые выявились бы при лабораторном исследовании.
– Но такие средства все же есть? – спросил Молья.
– Есть. Например, двуокись углерода. Но к чему я веду, Том: убийцы этого парня – как и Купермана, если ты прав, – никакие не любители. Проделано все без сучка без задоринки. Чуть ли не идеально. Они знали, что делали, и выполнили свою работу отлично.
Они посидели, слушая шум вентилятора, похожий на жужжание тучи комаров.
– Прости, что я втянул тебя в эту историю, Питер, – сказал Молья. – Чистый эгоизм с моей стороны.
– Но это и моя работа, Том.
– Ни единая душа ничего не узнает, Питер. Я скрою это от всех.
– Что же ты собираешься делать?
– Они убили копа, Питер.
– Но у тебя нет доказательств. Ни малейших.
– Знаю. Но всегда что‑нибудь да появляется. Преступлений, выполненных совершенно чисто, не бывает. Что‑нибудь всегда проваливается в щели, Питер. Ты и сам прекрасно знаешь, а раз так, я буду ждать, чтоб подхватить и вытащить это на свет божий.
– Только не дай им возможности приволочь тебя ко мне в брезентовом мешке, Том.
– Все будет хорошо.
Хо встал.
– Ну, я отправляюсь домой – ужинать с женой и детьми. И тебе советую сделать то же самое. – И поставив на кофейный столик пивную бутылку, он подошел к сетчатой двери и потянул ее на себя.
– Питер! – Хо обернулся. – Спасибо тебе, – сказал Молья.
Хо вышел на крыльцо, и сетчатая дверь за ним захлопнулась. Том Молья, оставшись в гостиной, следил, как друг его идет по дорожке – силуэт, нечетко видимый в вечернем сумраке сквозь сетку двери.
К нему внезапно вернулась солдатская выучка, все, что он знал, нахлынуло вспять незапруженной рекой, накрыв его воспоминанием. Останавливаться, припоминая детали, не было нужды. Он несся, подхваченный потоком. Мир сузился до узкой трубы предельной концентрации, где все было ярко и четко. Пульс стучал в голове. Дыхание с шумом вырывалось из грудной клетки – так шумят волны о берег, негромко, мерно, – и с тихим присвистом выходило из полуоткрытых губ. Он расставил ноги на ширину плеч, подставил ладонь под руку, удерживавшую оружие, затаив дыхание, прицелился и дважды выстрелил.
Правое плечо уборщика дернулось, как у тряпичной куклы, – он ответил яростным рикошетом пуль, выбивших искры из мраморного пола и стен. Слоун, не снимая его с мушки, ждал, когда мужчина упадет и он выхватит у него пистолет. Но мужчина продолжал стоять, только на его форменной куртке расползалось пятно крови – багровое, оно на зеленом казалось почти черным, как и пятно на правой штанине. Правая рука его повисла, но кисть отказывалась выпустить оружие. От одной боли он должен был бы повалиться, как сноп или как мешок с песком. Но вместо этого он повернул голову и скрестил свой взгляд со взглядом Слоуна – выражение лица его было непроницаемым, как маска, глаза – как два уголька.
Слоун поборол в себе желание еще раз нажать на спуск, тем самым давая выход гневу и безудержному стремлению отомстить. Убивать этого человека не входило в его планы. В этом не было смысла. Он нужен ему живым. Чтобы мог отвечать на вопросы.
Снаружи, извне трубы, послышался шум – шаги и какие‑то крики. Боковое зрение Слоуна уловило темно‑синие тени – полицейские, пригибаясь, скользили за пультом охраны.
– Бросьте оружие! Сейчас же! Покажите руки! Руки! Я должен их видеть!
Слоун держал пистолет нацеленным на уборщика, который также не шевелился и не повиновался приказу.
– Оружие на пол! На пол!
Как и он, уборщик ничем не выказывал, что видит или слышит что‑нибудь извне своей трубы предельной концентрации. По всей вероятности, он хотел втянуть Слоуна в игру «кто кого» по самой высшей ставке. Потом лицо его дрогнуло в еле заметном движении – мускульной судороге, еле видимой глазу. Губы вытянулись, рот оскалился с выражением «что уж тут поделать», и в следующее мгновение он перехватил пистолет левой рукой.
Но тут открыли огонь полицейские.
Дверь в его квартиру была закрыта, как того и следовало ожидать в десять часов вечера. Куда интереснее было то, что вход преграждала желтая ленточка полицейского ограждения. Дженкинс отворил двери и подлез под ленточку, порвав ее. Прибранная квартира все же обнаруживала следы не то ожесточенной драки, не то обыска, не то того и другого вместе. Дженкинс поискал пятна крови и, не сразу обнаружив их, решил, что беспорядок был, скорее всего, результатом обыска – новое подтверждение тому, что поиски Джо Браника велись в нужном направлении.
Алекс Харт вошла в квартиру следом за ним.
– У вас обоих одна и та же фирма убирает?
Дженкинс посчитал разумным скупо делиться с ней информацией – он еще не был уверен в степени ее вовлеченности в дело. Он сказал лишь, что они собираются разыскать одного человека, который, может быть, прольет некоторый свет на обстоятельства гибели Джо.
– Наверное, мы прибыли туда, куда надо, – заметила Алекс, – но, похоже, с некоторым опозданием.
– Не сожгли все дотла, и на том спасибо.
Дженкинс детально осмотрел помещение. Телефонный аппарат на кухонном прилавке был повален, задняя стенка его снята, батарейка вытащена, в ней виднелось крохотное подслушивающее устройство.