Серега немного подождал. Затем осторожно высунул голову из проема. Увидел глухой лес вокруг…
И тут же свалился, оглушенный ударом по макушке.
Темнота, темнота. Жара. Юля задыхается. Юлю тошнит. Конечно, ведь она беременна! Суд идет… Идет, идет, идет, прямо на нее! Черное, огромное, как поезд в ночи с желтыми безжалостными глазами, – еще немного, он раздавит ее, ведь Юля лежит на рельсах! Поезд… Воды… Дайте воды, пи-и-ить!
«Принесите жене подсудимого воды!»
Вода течет по горлу. Поезд встал, оглушающе взвизгнув тормозами. Тошнота немного отступила.
В темноте слабо мерцают лица: вот женщина-судья, усталая, с крашеными кудряшками, смотрит враждебно в самое-самое темное место, где ни один луч не доставал лица ее Гарри…
Из этой непроглядной темноты медленно просачивались слова, произнесенные его голосом, его глубоким, спокойным баритоном: «Вину не признаю»…
Конечно! Как он, Гарик, может признать вину, если он не виноват?! Весь этот процесс затеян взяточниками, которые хотят повесить на ее мужа какие-то жуткие дела лишь с одной целью: получить откуп! Так объяснил Гарри. И Юля не сомневалась ни в одном его слове.
Почему она не видит его лица? Почему он не смотрит на нее?! Почему так темно?!
…Он давно не смотрит на жену, давно! С тех пор, как она через адвоката передала ему радостную новость: что ждет от него ребенка!
Пить. Дайте пить! Гарик не смотрит на нее, не хочет, не верит, он проклял ее за измену… Которой не было!
Как душно… как плохо… округлившийся живот давит на диафрагму… Юле не хватает воздуха, пот течет с висков на шею.
Гарик, посмотри на меня! Посмотри, ведь я жена твоя, я твоего ребенка ношу, Гарри!
Но он не смотрит. Юля задыхается от жары и от слез.
Вердикт рухнул: восемь лет колонии строгого режима. Вердикт рухнул, и Юля рухнула.
Адвокат подхватил ее, заботливо усадил обратно на скамью, помахал своей тетрадкой, где находился конспект речи, ничему не послужившей.
Вот что осталось Юле после этого дня: приговор в восемь лет и презрение Гарика.
Вот как она лишилась мужа, а ее ребенок – отца.
Ирина Тимофеевна – так звалась она до того, как стала Колдуньей, – давно загубила свою жизнь. В содеянном она не раскаивалась, равно как и свое, уже многолетнее, отшельничество не считала искуплением, просто иного выхода не было. Иначе бы отшельничала она в колонии.
С тех пор, как Ирина Тимофеевна превратилась в Колдунью, в ее доме на опушке леса побывало немало людей. Нет, не о посетителях речь, приходящих за ее отварами и настойками, – о пленниках. Им она никогда не сочувствовала. Скорее, даже радовалась: они тоже загубили свою жизнь, не одна она на свете! Не злорадствовала, нет, просто радовалась тому, что не одинока в черном деле загубления собственной души.
Но эта молодая женщина, метавшаяся сейчас перед ней под действием «зелья», – личная рецептура Ирины Тимофеевны, ее гордость, можно сказать! – она была иной.
Она никого не загубила, ни других, ни себя. Хоть Колдунью никто не посвящал в подробности, но она уже привыкла, в отшельничестве, воспринимать людей и явления обостренной интуицией. И точно знала, что, напротив, это Юлю пытаются загубить…
Что резко меняло отношение Колдуньи к пленнице. Впервые за много-много лет. Сколько их, лет? Пятнадцать? Семнадцать? Колдунья уже и вспомнить не могла.
И не хотела.
Но за многие-многие годы в ее подвале впервые появился человек, к которому она испытывала нечто, похожее на сочувствие.
– Юля, – позвала она тихонько. – Юля…
Колдовка, держа в руках свечу, сидела на корточках перед топчаном, на котором Юля проводила свои бредовые часы.
– Попей, – произнесла Колдунья. И поднесла к ее губам очередную кружку зелья.
Юля ее привычно оттолкнула. Колдовка смотрела на нее умильно, словно на малое дитя. Сейчас начнет мягко, гипнотически ее уговаривать, чтобы выпила…
Как бы так сделать вид, что она пьет, но на самом деле не глотать эту отраву, лишавшую ее воли, погружавшую в тяжелые сны?
С одной стороны, пока она плутает в них, ее никто не трогает, и это хорошо. С другой стороны, Юля уверена: если ее мозг будет работать нормально, то она найдет возможность спастись, сбежать отсюда, от ведьмы и тех людей, которые привезли ее сюда… И наверняка до сих пор ее охраняют! Ее и Гарика… Только где же Гарик? Почему Юлю больше не избивают у него на глазах, чтобы вырвать у него признание? Угрожая изнасилованием?!
Она помнила: они спустились на лифте, – куда, Юля не знала: перед тем, как вывести ее из той комнаты на даче, где их держали вместе с Гариком, ей на голову накинули что-то. Снять это она не могла: руки были связаны, хоть бандиты и разрезали те веревки, которыми примотали ее руки к спинке стула, но тут же их снова связали за спиной. Однако она слышала голос Гарика, его хрипловатое дыхание. Потом они долго шли… Под тряпицу, накинутую ей на голову, пробивался свет, похожий на луч фонарика. Судя по затхлой духоте, двигались они по какому-то подвальному коридору…
А потом тяжко проскрипела дверь, и ее обдал свежий воздух. И вот тут возник непонятный шум, странная возня; послышались приглушенные ругательства, затем выстрел. Кто-то шикнул, и голоса смолкли, только топот ног звучал некоторое время, и снова пара выстрелов. Юля стояла, ничего не видя, пытаясь угадать, что происходит…
Потом ее подтолкнули в спину, и она двинулась дальше. Тряпку с нее сняли лишь тогда, когда она очутилась в тесной и душной комнате. А тряпкой оказалась ее майка, которую Юля и надела на себя, как только ее развязали.
Но Гарика здесь не было.
Нет, отпустить его никак не могли, нет! Они же хотят узнать, где он спрятал драгоценности: требуют дележки награбленного. Они из-за этого Юлю избивали…
Но сейчас ее никто не бьет. И Гарика в подвале у Колдуньи нет.
Значит, он сумел вырваться! Как раз тогда, у выхода из коридора, когда она слышала приглушенные ругательства, выстрелы и топот ног, хруст веток!
Выходит, что бандиты ушли отсюда? Раз Гарик сбежал, то интересу бить Юлю больше не имелось… И они ушли, оставили ее на попечение колдовке, опаивавшей Юлю чем-то, что мутило мозг…
И вдруг Юля удивилась, настолько, что, преодолевая слабость в мышцах, выпрямилась, села ровно, сложив ноги по-турецки. Она внезапно осознала, что мозг ее относительно хорошо работает! То ли ее теперь травят менее сильными веществами… наркотиками или чем? То ли ее организм за это время научился с ними управляться?
«За это время». Юля совершенно не представляла, сколько времени провела в заточении у Колдуньи: наручные часы с нее сняли, а в подвальной комнатенке – если не сказать камере – часов, понятно, не имелось. Ее галлюцинирующие сны, равно как и эта душная тьма, лишали ее полностью ощущения времени.
Однако сейчас она чувствовала себя немного лучше, трезвее. И из этого факта следовало извлечь пользу! Но только нельзя, чтобы колдовка догадалась!
Она напустила туману в глаза и перевела взгляд на Колдунью. Та смотрела на нее немного встревоженно.
Юля покладисто протянула руку, взяла кружку, но поставила ее на лежак.
Колдунья не сводила с нее настороженных глаз.
Если Юля станет не глотать зелье, а выплевывать его, то оно потечет по ее груди, по майке.
– Меня знобит, – поежилась Юля, обхватив себя руками: прикидывала, сможет ли она таким образом скрыть выплюнутую жидкость. – А где моя куртка? На мне еще куртка была, спортивная!
– Тут тепло, – возразила Колдунья.