Ожерелье и тыква-горлянка - ван Гулик Роберт 28 стр.


— Принцесса должна объявить Императору, что она любит начальника им­ператорской гвардии. Тогда никто не осме­лится...

— Все обстоит не так просто, как вам кажется, Ди! Принцесса не вполне уверена в том, что она любит Кана, да и в том, что он любит ее. Именно поэтому кража ожере­лья оказалась столь коварной затеей. Кану удалось встретиться с принцессой наедине, и она обнаружила пропажу жемчугов после того, как они расстались. Принцессе намек­нули — очень тонко, конечно, — что оже­релье взял Кан, что у него есть где-то лю­бовница, с которой он собирается бежать в некое отдаленное место. Все знают, что у Кана нет денег и ему пришлось наделать много долгов, чтобы жить в соответствии со своим положением. Это первая причи­на, по которой враги прилагают столь от­чаянные усилия, стремясь заполучить оже­релье. Оно должно быть обнаружено у Кана...

Судья задумчиво кивнул. Рассказ принцес­сы о том, что она сняла ожерелье, поскольку боялась уронить его в реку, с самого начала показался судье малоправдоподобным. Сей­час он вспомнил также ту странную настой­чивость, с которой принцесса подчеркивала, что в момент утраты ожерелья она была со­вершенно одна.

— Мне кажется, — сказал он, — что принцесса очень любит Кана. Ибо она изо всех сил старалась убедить меня в том, что ожерелье украл некто со стороны.

— Вы не можете себе представить, Ди, сколь противоречивы одолевающие ее чув­ства! Иногда ей кажется, что она любит его, иногда — нет.

— Ну что ж, разве это не обычное состоя­ние молодых влюбленных женщин?

Он услышал, как госпожа Гортензия вздох­нула.

— Вы единственный человек, который может спасти сейчас принцессу. И поэтому я поведаю вам вторую причину, по которой презренные заговорщики так жаждут при помощи ожерелья посеять рознь между принцессой и Калом. Это настолько страш­ная тайна, что при обычных обстоятельствах я бы скорее умерла, нежели поведала бы вам о чем-либо подобном. — Она помолча­ла, затем после долгой паузы снова загово­рила: — Вам не кажется странным, что его величество не предпринимал никаких уси­лий для того, чтобы помочь принцессе найти мужа? Существует обычай выбирать жени­ха для дочери вскоре после того, как ей ис­полнится восемнадцать. А Третьей принцес­се уже двадцать шесть! Милостивое разре­шение самой избрать себе жениха может быть истолковано и как попытка отложить ее замужество на возможно более длитель­ное время. Для того чтобы... держать прин­цессу при себе.

Судья Ди поднял брови.

— А почему бы Императору... — начал было он. Затем вдруг осознал, что имеет в виду госпожа Гортензия. — Милостивое Не­бо! — Холодный пот потек по его груди. — Это невообразимо ужасно... А принцесса... она понимает?..

— Она догадывается. И что гораздо ху­же, она не приходит от этого в ужас, как нам бы того хотелось. Вы можете себе пред­ставить, каковы будут последствия, если по­добные взаимоотношения... найдут логиче­ское завершение?!

Судья сжал кулаки. Теперь заговор с украденным ожерельем предстал перед ним во всей своей ужасающей полноте. Молодая женщина двадцати шести лет в полном рас­цвете сил и красоты, выросшая в тепличной атмосфере гарема, не уверенная в своих чув­ствах, возвращается в столицу, разочарован­ная в любезном ее сердцу Кане... Если в этом смятенном состоянии она... если это станет реальностью... и лица, знающие по­стыдную тайну... Небо, если какая-то особа сумеет ловко воспользоваться имеющимися козырями, то эта особа получит право на­вязывать свою волю Императору! Внезапно обретя твердость духа, судья тряхнул голо­вой. Он сказал страстно:

— Нет, высокочтимая госпожа, я отказы­ваюсь этому верить. Я допускаю, что подоб­ный извращенный замысел мог возникнуть в голове некоторых порочных придвор­ных — в особенности евнухов, этих беспо­лых искалеченных существ, этого необходи­мого, но опасного источника зла в любом дворце! Я могу также допустить, что прин­цессу терзают смутные, беспокоящие ее со­мнения, что она еще не разобралась в соб­ственных чувствах.

Но мой покойный отец, бывший в свое время государственным со­ветником и облеченный доверием его вели­чества, всегда отзывался об Императоре как о великом и прекрасном человеке, сохранив­шем, несмотря на единственное в своем роде положение, возвышенные чувства и способ­ность трезво и правильно судить о вещах, как это и подобает Сыну Неба. — Судья продолжал несколько более спокойно: — Как бы там ни было, я рад, что вы расска­зали мне обо всем этом, поскольку теперь я доподлинно знаю, каковы цели заговорщи­ков и почему они не остановятся даже перед самыми ужасающими убийствами. Но какие бы замыслы ни вынашивали враги, они ока­жутся безоружными, когда выяснится, что Кан не брал ожерелья. Я уверен, что, как только невинность начальника император­ской гвардии будет доказана, принцесса об­ратится к Императору с просьбой объявить и об их помолвке.

Судья снял парчовую накидку ж вернул ее госпоже Гортензии.

— Не отчаивайтесь, высокочтимая госпо­жа! Я сделаю все возможное для того, что­бы найти ожерелье этой же ночью. Если злодеи утром явятся к вам, постарайтесь от­срочить то, что они задумали с вами сде­лать, что бы это ни было. Скажите им, что располагаете очень ценными для них сведе­ниями, либо еще что-нибудь в этом роде, по вашему усмотрению. Завершатся ли мои по­иски успехом или нет, но утром я явлюсь во Дворец и постараюсь спасти вас.

— Я мало беспокоюсь о себе, Ди, — мяг­ко сказала пожилая дама. — Пусть мило­сердное Небо защитит вас!

Судья поднялся и тронулся в трудный об­ратный путь.

Глава семнадцатая

Как только судья Ди вновь оказался под сенью деревьев на противоположной сто­роне рва, он снял промокшие сапоги и от­жал мокрые штаны. Тело он яростно растер оставшейся частью шарфа, что была спря­тана в траве. Сделав из шарфа набедренную повязку, судья облачился в длинный халат и надел шапочку. Поразмыслив, он в конце концов засунул промокшие штаны в кроли­чью норку, затем поднял фонарь и меч и пошел.

Ощущение телесного комфорта доставило судье необыкновенное удовольствие. Но го­лова его, как он внезапно понял, была совер­шенно пуста. Сказалось напряжение послед­него часа. Идя по лесной тропе, он был со­вершенно не в состоянии обдумать только что полученные им сведения. Вспомнив слова Наставника Тыквы о значимости внутренней пустоты, он отказался от попытки сосредото­читься и просто представил себя счетоводом Тай Мином, который возвращается по той же тропе с жемчугами, страстно желая куда-ни­будь спрятать их. Продолжая путь, судья за­метил, что, невзирая на скованность в мыс­лях, он чувствует все необычайно остро. Он ощущал запахи леса, уши улавливали каж­дый звук, долетавший из темной листвы, гла­за отмечали каждое дупло, каждую нору сре­ди мшистых валунов, высвеченных фонарем. Он спешил осмотреть все те места, которые могли бы привлечь внимание Тай Мина, но ожерелья нигде не было.

Примерно через час судья наткнулся на сухую ветку, которую он прежде положил поперек тропы. Он был очень доволен, что пометил место, где свернул, ибо деревья и кусты везде выглядели совершенно одина­ково. Судья раздвинул ветви и пробрался сквозь подлесок к берегу бухты.

Шагая в тени деревьев, он не заметил, как на небе появилась луна. Вода в тихой бухте была залита мягким лунным светом. Стоя на скалистом уступе, судья с удивлением смотрел на лодку, качавшуюся на мелково­дье под низко нависшими ветвями искрив­ленной сосны. Папоротника в лодке не бы­ло. Внезапно раздался всплеск:

— Вы очень рано вернулись. Прошло все­го каких-нибудь два часа!

Он обернулся. Папоротник стояла обна­женная на мелком месте, и капли воды, сверкая, стекали с ее великолепного моло­дого тела. От ее необыкновенной красоты захватывало дух. Папоротник присела в во­де, прикрыв грудь руками.

Назад Дальше