Однако, вероятно при мысли о предстоящей физической активности, он не стал утешаться слишком рьяно.
– У меня на душе то же самое, – согласился Лейдиг. – Но я считаю, что нам стоило бы ему позвонить. Не так ли?
Штерн дохнул на стекло и коряво нарисовал сердце.
– Да, – сказал он. – Но тут есть свои сложности. Ведь я тоже, как и он, сомневаюсь, что дело закрыто правильно. И если я скажу ему об этом, придется ему помогать. Нужно ли мне это? Не уверен.
– Ах, наплюй ты сейчас на все, – изрек угрюмый Хафнер. – Рабочий день закончен. Между прочим, Лейдиг, ездишь ты супер. Тебе пошло на пользу, что ты упек свою мамашку в дом престарелых.
– Бац, бааац, ха‑ха, получай! Вот тебе! Гляди‑ка, вытащил!.. А‑а‑а! Держи! Сейчас я тебе покажу! Бац‑бац! Йесс, сэр! Что за дерьмо! Зашибись! Ах ты! У‑у‑у!
Такую подачу не смог взять даже опытный Томас Хафнер. Он почти прыгнул на сетку, и она угрожающе зашаталась. Потом с ненавистью улыбнулся противнику:
– Ты силен в подачах, тут с тобой никто не сравнится. Но я все‑таки научусь отражать этот удар. Когда‑нибудь научусь.
Еще по дороге Штерн узнал, что поначалу Хафнер хотел играть в сквош, но потом уступил желанию своего коллеги и согласился на менее агрессивный бадминтон лишь для того, чтобы вести поединок в агрессивнейшей форме, – и при этом почти всегда проигрывал.
– Какой у нас счет? – ласково поинтересовался Лейдиг.
– По тринадцати, – солгал его противник. Штерн ведь вел про себя счет, разница была в одно очко не в пользу Хафнера.
Обманутый сонно стоял на краю площадки, держа в левой руке волан. Казалось, все было готово к очередной беспощадной подаче, но вместо этого он кротко осведомился:
– Чья очередь?
– Твоя, елки‑палки!
Правая рука образованного молодого комиссара взметнулась кверху, словно Лейдиг готовился ударить мухобойкой по назойливому насекомому. (По сути, его ракетка представляла собой смесь сковороды с хлопушкой, тогда как Хафнер перешел на титановую ракетку и экспериментировал с различными натяжками. Об этом он сообщил с большим оптимизмом, когда переодевался, и добавил, что уж теперь‑то победа наверняка будет за ним.)
Волан со свистом полетел прямо в лицо Хафнера. Тот отчаянно попытался увернуться и подставить ракетку. Но не успел. Никто другой на его месте тоже не успел бы, но разве это утешало?
– В ауте! – закричал он, поворачиваясь. Волан лежал на желтой линии.
– Решающая подача, – сказал Лейдиг и мощно ударил. Волан, однако, полетел так, будто внезапно утомился – медленно, виляя в воздухе. Хафнер рванулся вперед и влепил его в сетку.
Через несколько партий, когда даже дебютировавший Штерн разгромил Хафнера со счетом 15:4, все трое, вымывшись под душем, чинно сидели в современном холле спортивного комплекса, попивая кто пиво, а кто вино с грейпфрутовым соком. Этим напитком Лейдиг пытался угостить Хафнера, но тот отказался под предлогом, что плохо его переносит.
– Моя проблема в физической кондиции, – заявил упавший духом аутсайдер. – Стиль жизни тут ни при чем… – Штерн хотел что‑то возразить, но передумал, а Хафнер продолжал: – Тут нечто принципиальное, генетика, одна лишь генетика. В моей семье все мужики быстро стареют.
Чья‑то тень упала на стол. Перед ними стоял Тойер.
Вероятно, на улице шел дождь, так как могучий сыщик забыл закрыть свой зонт.
– Молодые люди, – тихо проговорил он, – значит, разминаетесь? Так‑так.
– Сыграйте и вы в следующий раз с нами, – словно оправдываясь, забормотал Штерн. Он чувствовал себя как школьник, застигнутый на чем‑то нехорошем, и злился.
Он чувствовал себя как школьник, застигнутый на чем‑то нехорошем, и злился.
– Все то время, что я не появлялся на службе, я постоянно был в разъездах, в поиске. Подчеркиваю: в поиске. – Тойер обошел вокруг стола, всматриваясь в лица своих «ребят». Бармены с любопытством поглядывали на странную компанию. – Узнал кое‑что. Вот Пильц куда‑то пропал. Потом расскажу обо всем подробней, если этому «потом» будет суждено наступить.
Поджигатель – звать его, между прочим, Адмир, он босниец, – так вот, поджигатель якобы узнал про пасторский дом из газетного сообщения. Я отыскал его дружков… по жизни и по спорту… побеседовал даже с его прежним учителем немецкого. Нашел его в Мангейме, в Линденхофе. Он, то есть учитель, снимает жилье у одной тетеньки. Фамилия его Леман, эдакий книжный червяк‑самоучка. Фамилия квартирной хозяйки – Кефер, почему – непонятно. В принципе я мог бы выяснить и это, но не считаю нужным при моей должности и моем опыте. Для выполнения таких задач у меня имеются молодые, преданные – я подчеркиваю: преданные сотрудники…
– Опыт и у меня имеется, – упрямо буркнул Хафнер и обеими руками оперся о крышку стола.
– Да что ты говоришь, неужели? – заорал Тойер. – Интересно узнать, в чем? – Он жестко схватил озадаченного коллегу за пояс джинсов. – В этом месте? – Последовал подзатыльник. – Или в этом?
К ним подскочил официант. Не поворачивая головы, Тойер отмахнулся от него мокрым зонтом.
– Тот учитель немецкого сообщил мне – почти без нажима с моей стороны, – что босниец практически неграмотный. Вот что я вам сообщу, мои молодые коллеги‑бараны. Так что возникает логичный вопрос: что он делал в Гейдельберге? Почему признался в том, чего не совершал?
Официант потянул Тойера за пальто. Последовала немедленная реакция – гаупткомиссар ловко отбросил его прочь.
– Сотрудника из Мангейма, снявшего признательные показания с Адмира, зовут Петер Плац. Повторяю – Петер Плац! Ну, звучит, господа? Если для вас это звучит, звенит, тилиликает – крибле крабле бумc, – то это отнюдь не означает, что к вам пришла в гости родная бабушка, ведь бедная старушка не в силах одолеть подъем на высокую лестницу, да и вообще внуки навещают бабушек, а не наоборот. Смею напомнить про договор между поколениями – уважение к зрелому возрасту… Так этот сигнальный звоночек – знак прозрения, хоть и запоздалого, вот это что, мои любезные и замечательные парни, какими я вас всегда считал и считаю до сих пор. Итак, я повторяю: Петер Плац. Звучит?
Никто, кроме самого Тойера, не знал полицейского с таким именем.
– Тогда вы в самом деле еще слишком молоды. Такие молодые и уже такие тупые. Ай‑ай‑ай!
Тут нарисовался второй официант и стал заламывать назад руку гаупткомиссара. Хафнер важно кивнул – он принял решение. Потом встал и швырнул ретивого кельнера в бассейн с золотыми рыбками, голубевший слева от столика.
– Я мог бы сообщить вам массу фактов, объяснить все, чего вы пока не понимаете, и не в последнюю очередь просветить вас насчет Петера Плаца, которого мы… – тут все шестеро сотрудников спорткомплекса сомкнули осадное кольцо вокруг группы Тойера, – в былые времена называли не иначе как Петер Бац. Однако, – могучий сыщик снова затрубил во всю свою мощную глотку, – для этого требуется доверие. Короче говоря: кто не со мной, тот против меня!
– Отлично, – заявил здоровяк из команды хозяев, – я против вас.
И вот они снова были вместе, несмотря на ощутимые остатки льда. После множества обоюдных проклятий, тумаков и рывков – ведь надо же было вызволить временно утраченное пальто Тойера – они расстались с хозяевами заведения.