– Пражский был старше!
– Был? А теперь уже нет, или как тебя понимать? – Тойер почувствовал, что его слегка потеснили, и перешел в атаку. – Ты всегда выбивал из задержанных признания, сволочь!
– Сволочь?
– Почему тебя выперли из Фрейбурга? Что ты там наколбасил? – Взгляд гневного сыщика невольно остановился на календаре с альпийскими мотивами, который висел за левым плечом оппонента. – Календарь прошлогодний, – сказал Тойер с холодным гневом. – Почему ты здесь? Ведь не сам же ты попросил перевести тебя в Мангейм. С курорта в ад. Этого не сделает ни один нормальный человек!
Плац опасливо оглянулся по сторонам:
– Не надо так громко говорить. У ребят тут отличный слух… Видишь ли, у меня были осложнения в личном плане. Тридцать лет брака, сам понимаешь, что это значит. Ничего служебного…
– Ты зачастил в бордели, – твердо заявил Тойер и кивнул сам себе.
– Что ты понимаешь в таких вещах? – Плац поскреб макушку. – У тебя ведь нет семьи.
– Что ты говоришь? – едко возразил гейдельбержец. – Еще как есть. И она увеличивается.
Плац молчал; казалось, он что‑то обдумывал или выжидал. Потом с упрямым видом откинулся назад:
– Я не позволю. Это поклеп. Твое положение тоже не из блестящих. Как и всегда. Не лезь в мои дела. Парень поджег дом, это точно. Такие говнюки сами не знают, куда их занесет через минуту. Ты ведь сам его арестовал…
«Если и он сейчас вспомнит про самокат, я за себя не ручаюсь…» – подумал Тойер.
– Остальное доделал я. Люди снова могут спать спокойней. Ведь все в порядке. На допросах присутствовал один из моих коллег. Он может подтвердить, что все было в рамках закона.
– У тебя всегда находился кто‑то, одобрявший твои действия. Тоже какой‑нибудь мордоворот с большими кулаками. Таких можно найти в любом отделении полиции…
– Скажи, а у тебя при виде такого засранца никогда не чесались кулаки?
– Никогда, – солгал Тойер.
– Дорогой Иоганнес, твой приятель Фабри ушел со службы потому, что сделал подследственного почти инвалидом. Я ведь всегда чуточку интересовался тем, что творилось у вас. И ты его тогда прикрывал.
Тойер молчал: Плац был прав.
– Я ведь хочу только… Да, как я уже говорил, теперь люди опять могут спать спокойней…
– Что ж, я уверен, – возразил Тойер, – что один человек действительно спит гораздо лучше. Благодаря тебе. Убийца. И если я это докажу, тебя попрут отсюда и ты будешь стоять в белых перчатках на перекрестке и регулировать движение, когда откажет светофор. А я, – добавил он, поглупев от гнева, – стану лично выводить тот светофор из строя. С завидным постоянством!
– Пидер Бац! – презрительно фыркнул Хафнер. – Он и ведет себя как педрила!
– Ладно, все это хорошо, – вздохнул Лейдиг. – Признание подследственного – явная фальшивка. Но он его не отзовет.
Усталый руководитель группы кивнул:
– Да, точно. Появляется все больше подтверждений нашей правоты. Но их пока не хватает, чтобы предпринять официальные шаги.
Молодые коллеги были заняты разными текущими делами. Тойер как ни в чем не бывало сел на свое место. Перед ним лежала толстая книга Рони о террористах. Его осенила некая идея…
После короткого стука дверь отворилась. Вошла и. о. директора Шильдкнехт. Ее голос наполнил старшему гаупткомиссару шум бурлящей в унитазе воды.
– Какая удача. Собственно говоря, я хотела лишь спросить, где вас можно найти.
– Какая удача. Собственно говоря, я хотела лишь спросить, где вас можно найти. Вы всегда проводите свой отпуск на работе?
– Нет, только когда красят мою яхту… – последовал дерзкий ответ.
Начальница устремила пронзительный взгляд на своего самого старшего гаупткомиссара.
– Вы считаете себя очень умным, господин Тойер. И ловким. Осторожней: я член команды суперумников, куда принимают тех, у кого коэффициент интеллекта не ниже ста тридцати…
Хафнер с размаху ударил Лейдига по плечу:
– А что, давай сложимся с тобой и подадим заявку на дуэт? – По‑видимому, за то короткое время, за секунды, которые директриса провела в кабинете, он ухитрился глотнуть спиртного. В определенном отношении молодой комиссар оттачивал свои способности. Шильдкнехт оставила его возглас без внимания.
– Господа, ко мне поступила жалоба из Нусслоха. Несколько наших сотрудников устроили в спорткомплексе настоящий дебош. Пострадавшие припомнили имена Штерн, Лейдлих, Хаффман и Тойрер – приблизительно так те люди называли друг друга во время драки с кельнерами. Им не помогло, что они снимали площадку для сквоша под чужими именами…
– Для бадминтона, – скромно поправил Хафнер.
– Чем, значит, все и подтверждается, – вздохнула Шильдкнехт и уселась на стол Тойера. Ее юбка сдвинулась кверху, из‑под нее выглянуло облегающее трико, запахло потом. – Последний раз я вас выгораживаю, – прошептала она. – Не злоупотребляйте этим. Ах, да что там, вы уже злоупотребили… Не злоупотребляйте.
– Ну, я лучше сейчас пойду, – вежливо сказал старший гаупткомиссар и схватил фолиант. Только что, подумав об измененных фамилиях Дана и Пильца, он пришел к мысли, что, возможно, в книге названы и люди, которые до сих пор живут с теми же фамилиями. Тогда в век Интернета удастся их найти, не тревожа официальные инстанции, особенно если фамилии нестандартные… – Не такие, как Шильдкнехт, а какие‑нибудь действительно необычные, – глупо произнес он вслух.
Начальница смерила его долгим и печальным взглядом.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать, – тихо произнесла она, – но допускаю, что мне и понять это не захочется. Теперь я тоже ухожу. И приказываю вам: раз вы в отпуске, так и отдыхайте. По‑моему, мое требование нельзя назвать неразумным.
– Отпуск есть отпуск, – тупо суммировал сказанное Хафнер.
Хариольф Туффенцамер. Имя оказало дополнительную помощь. В начале семидесятых он недолгое время был хранителем кассы Социалистического коллектива пациентов. Позже он попал за решетку за то, что разбрасывал пузыри с краской. По данным «Гугла», он после освобождения трудился в бюро переводов в Базеле.
Тойер опасался, как бы не пришлось что‑то придумывать, договариваясь о встрече. Однако Туффенцамер с готовностью дал согласие. Старики охотно рассказывают о войне. Примерно так он сам и заявил.
В общем, старший гаупткомиссар запланировал небольшую поездку в Вейль‑на‑Рейне к вдове Нассман – с заездом в Базель. Причем его парни знали лишь про Базель; он боялся их обидеть – ведь с вдовой пастора они уже беседовали однажды. Однако он в его положении не мог поступить иначе и должен был отработать все эти немногочисленные варианты.
Чуточка отпускного настроения наполняла Тойера чувством, отдаленно напоминающим блаженство. Ведь, в сущности, он выполнял и приказ директрисы Шильдкнехт. Правда, Ильдирим определила его индивидуальные усилия как старческий маразм.
Дом пасторской вдовы Тойер отыскал с трудом. Как он и опасался, это оказалось церковное строение со странной дверной ручкой – молящейся фигуркой в духе Барлаха.