Я отнесла пакет с булочками Транкову в комнату. Там сильно пахло его туалетной водой. На стене висела картина, на которой темноволосая большеглазая женщина сидела, протягивая руки к камину. Юрий никогда не рассказывал, кто изображен на картине, но я подозревала, что это портрет его матери. Я так и не могла понять, действительно ли он талантливый художник. Однажды он подарил мне холст, на котором нарисовал меня в виде принцессы‑рыси, но я еще не повесила его у себя в комнате.
Судя по почтовому штемпелю, письмо в конверте формата А4 пришло из Соединенных Штатов. Интересно, это от Майка Вирту или кого‑нибудь из однокурсников по академии? Имени отправителя не было. Я прощупала конверт – внутри лежал еще один. Я открыла внешний конверт, и оттуда выпал листок бумаги с подписью «Адам Бейтс». Понятия не имею, кто это.
Я вспомнила Адама. Парнишка, лет на пять моложе меня, страшно интересовался моей учебой в Академии частной охраны. Он жил в Нью‑Джерси и иногда приезжал в гости к тете, чтобы окунуться в кипящую жизнь Манхэттена. Несколько раз мы с ним ходили в ночные рок‑клубы. На тот момент ему еще не было двадцати, но вместе со мной его без проблем пускали внутрь.
Значит, Мари умерла. Неудивительно. Еще десять лет назад, когда я снимала у нее квартиру, она частенько принимала такие дозы героина, что мне приходилось буквально вытаскивать ее с того света. Однажды я даже отвезла ее в лечебницу для наркоманов; выйдя оттуда, она долго меня ругала. Мари считала, что знает свою норму, но это было не так. Она все время что‑то теряла – то ключи, то кредитные карты, которые потом находились в холодильнике или корзине с грязным бельем. Неудивительно, что предназначенное мне письмо она сунула в ящик стола и забыла навсегда.
Второй конверт был надписан знакомым почерком, на нем стоял почтовый штемпель с печатью, датированной днем, который я помнила слишком хорошо. В этот день умер дядя Яри и была зачата моя сестра Ваномо.
Большой конверт я разорвала, но сейчас решила сходить на кухню за ножницами. И вздрогнула, когда поняла, что именно держу в руках. Дядя Яри был не мастак писать письма, ему приходилось старательно выводить каждое слово, чтобы адресат смог разобрать его почерк.
Привет, Хилья!
Как у тебя дела? Здесь, в Хевосенперсете, уже заморозки, скоро можно будет идти собирать клюкву. Хаккарайнен почти перестал выгонять своих коров и держит их в теплом коровнике. А у вас в Америке еще лето? Наверное, сейчас, когда уже нет такой жары, в городе тоже неплохо.
А у вас в Америке еще лето? Наверное, сейчас, когда уже нет такой жары, в городе тоже неплохо.
Внизу страницы дядя нарисовал рысь. После появления Фриды такая картинка стала нашим паролем. Дядя неплохо рисовал. Написав письмо, он отправился в Каави, купил марку и отдал письмо на почту, где на него поставили штемпель. После этого дядя вернулся домой и в тот же вечер утонул. Тело нашли не сразу, поэтому определить точное время смерти оказалось сложно. Матти Хаккарайнен встревожился, когда дядя не пришел на собрание по строительству дороги, и решил навестить соседа. Не застав Яри дома, Хаккарайнен отправился на берег и, заметив, что нет лодки, занервничал и побежал за своей моторкой. Он обнаружил лодку дяди возле мостков и там же увидел в воде знакомые рыболовные сети. Он попробовал их вытащить, но они почему‑то оказались очень тяжелыми. Тогда Хаккарайнен вызвал полицию и спасателей. Они‑то и обнаружили в сетях тело дяди Яри.
Я не злилась на Мари. Даже если бы письмо нашло меня вовремя, на стажировке в Монреале, я не смогла бы спасти дядю. Там я получила сообщение о его смерти. Наверное, Мари убрала письмо в ящик, чтобы не потерять, и забыла, как забывала про все на свете.
Я прижала конверт к щеке. В памяти возникло дядино лицо, смеющиеся глаза, красные щеки, каштановые волосы, и как он сетовал, что ему приходится часто бриться, потому что у него очень быстро растет борода. Он был ниже меня, рост я унаследовала от отца. Я мало что помнила об отце, наверное, лишь то, что он был здоровенный и я его боялась. Хотя, возможно, страх возник потом, когда я осознала, что он сделал с моей мамой.
Ваномо рассказали, что ее отец плохой и больной человек, который сидит в тюрьме за свои поступки. Возможно, со временем он поправится с Божьей помощью, но жизнь самой Ваномо и ее матери Саары его никак не касается. Саара заранее подготовила Ваномо к встрече со мной. В их общине почти во всех семьях было много детей, большая разница в возрасте считалась нормальным явлением, поэтому Ваномо не слишком удивилась при виде меня. Хотя она посмеялась, когда узнала, что я старше даже ее мамы.
– Когда ты была маленькой девочкой, то жила вместе с этим нашим отцом, да? – спросила она меня во время нашей второй встречи, когда мы отправились в соседский коровник покормить маленького теленка. – А тогда он еще был хорошим?
– Я его мало помню. Он иногда пел мне песенку, которая называлась «Мало кто сделан из железа». Мне она очень нравилась. И он всегда смеялся, когда ее пел.
Я сглотнула. Не хотелось это вспоминать. Ведь хорошо известно, что дьявол тоже улыбается, когда качает на коленях своего ребенка и поет ему песенку.
– Значит, раньше он был хорошим. А потом заболел и стал плохим. Иногда так бывает. – Ваномо вздохнула и протянула теленку на ладошке хлеб. – Мама сказала, что, может, когда он выздоровеет, мы еще когда‑нибудь с ним увидимся. А ты? Ты придешь тогда?
– Мне сказали, что вряд ли он когда‑нибудь поправится! – Я не могла сдержать крик, теленок испуганно отшатнулся.