Мы посидели, помолчали. Наверху из комнаты Лили доносились негромкие голоса. Видимо, в ход теперь пошла следующая книжка, а Майкл, возможно, не заметил подмены. Я налила себе еще вина. Небо из серого превратилось в черное – месяц назад было солнцестояние, и уже темнеет раньше. Искать в середине лета приметы зимы – явный признак пессимизма. Несмотря на все недавние мои успехи, с годами я острее ощущаю нехватку света. Может, потому я так и ополчилась сейчас против Пола. Я так и чувствовала, как зреет в нем этот скепсис, этот мрак. Однако я ничего ему не сказала, что означало, что внутренне допускала его конечную правоту.
– Не позвонит она, пробормотал он, и бокал замер у меня в руке.
– Что ты хочешь сказать, Пол? Он вздохнул.
– Слушай, никто не слышал звонка, правда? Мы сидели здесь, дверь была открыта, музыка не так уж и гремела, и тем не менее мы ничего не слышали, а она услышала. Если она спала, а я, как и ты, видел, что она спит, телефон должен был позвонить несколько раз, чтобы разбудить ее, но никто из нас звонков не слышал. А когда я поднял трубку, там было молчание. Такое, как бывает, когда на том конце провода никого нет. Или когда держишь трубку снятой слишком долго. Когда ты вошла, Лили говорила что‑то в трубку?
– Нет. Но это потому, что ты кричал на нее в телефон. Погоди, ты считаешь, что Лили все это выдумала? Что никакого звонка от Анны не было?
– Послушай, Стелла, я сам не знаю, что говорю. Единственное, что я знаю, это то, что Анна обязательно позвала бы кого‑нибудь из нас. По крайней мере тебя, когда услышала, что ты тоже здесь. То, что она не сделала этого – ни в какие ворота не лезет. И знаешь – да, такое возможно. Ты ведь знаешь Лили. Вечно хочет всем понравиться, удружить. Думаю, она могла пойти на это, понимая, как мы волнуемся, или же поступить так из‑за того, что. волновалась сама – сделать вид, что говорила с Анной, чтобы самой немного успокоиться. Она ведь и раньше любила говорить по телефону понарошку.
– Да, но когда это было – в раннем детстве, и все мы тогда знали, что это игра. А такого она раньше не делала.
– Раньше ничего похожего и не случалось, ведь правда же? – Он вздохнул. – Мы оба с тобой знаем, какая Лили фантазерка. И если надо, она станет упорно защищать свой вымысел. Анна рассказывала мне, какой фокус она не так давно выкинула – сказала, что в классе у нее ветрянка. И настойчиво это утверждала. Все только из‑за того, что не хотела наутро идти на занятия физкультурой. Анне пришлось звонить кому‑то из мамаш, чтобы выяснить правду.
«Возможно, она лучшая выдумщица, чем ты», подумала я, но момент так говорить был явно неподходящий.
– Ну, это не то же самое. То есть я хочу сказать, что это мы своими вопросами вытянули из нее эту историю.
– И не такая уж сложная история у нее получилась, правда? Мама позвонила, сказала, что запаздывает, потом они поговорили о том, что было на аттракционах, потом мама пожелала ей спокойной ночи, сказала, что любит ее и скоро вернется. Ни слова о том, где находится и почему не позвонила раньше. Извини, но меня это все не убеждает. И ты сама видела, как она рассердилась.
Я вздохнула.
– Не знаю, по‑моему, окажись я на ее месте, я рассердилась бы точно так же. Она умненькая девочка, Пол, и в глубине души, несмотря на веселый уик‑энд, знает, что происходит что‑то ужасное. Удивительно еще, что она не растерялась раньше.
Разговор иссяк. Я подумала, что Пол почти наверняка считает, что знает Лили лучше моего. И что в некотором отношении это может быть и так. А еще я знала, что его версия действительно похожа на правду в интерпретации звонка. В истории с телефоном концы не сходятся с концами, но думать об этом и гадать, о последствиях мне ужасно не хотелось, потому что из всего этого вытекал еще один вопрос, который необходимо было обсудить.
– Я все‑таки думаю, что мы должны сообщить об этом в полицию, – осторожно забросила я удочку.
Пол вздохнул.
– Мы с Анной напрямую не говорили, и значит, за разговор ручаться не можем.
– Пол! Там люди работают, предпринимают розыски. Вполне возможно, что она пропустила рейс, а ты не получил от нее сообщения. А в этом случае, не сообщив в полицию, мы даем им ложную информацию.
– Ну, утром ты рассуждала по‑другому, не правда ли? У меня создалось впечатление, что ты считаешь, что они не слишком‑то стараются.
Я вздохнула.
– Только потому, что ты дал им повод считать ее неуравновешенной.
– А ты до сих пор уверена, что это исключается? Я вытаращила на него глаза.
– Господи, Пол, о чем это ты? Что, по‑твоему, происходит?
– В том‑то и дело, Стелла, что я понять не могу, что же происходит. То она пропала – и мы все сходим с ума, а в следующую минуту оказывается, что она отправилась на рандеву с каким‑нибудь мужиком, потому что выкрасила волосы и явно мечтает о мужчине, а еще через минуту выясняется, что ничего подобного, потому что она поболтала по телефону с Лили и пообещала приехать – ей пообещала, но не нам! Вот и теряйся тут в догадках – где она, с кем и почему! – Он покачал головой. – Я уже до точки дошел от всего этого! И не могу видеть, как страдает Лили!
Он взглянул вверх, туда, где было окошко детской; в комнате Лили теперь горел ночник и двигались тени – видимо, Майкл сейчас спустится. Что, если Пол прав, что Лили все выдумала, желая подбодрить нас? А если и вправду с Анной что‑то случилось? Если она не звонила, то как еще можно объяснить столь долгое молчание?
Пространство между нами над столом постепенно заволакивало мраком. Я положила ладонь на руку Пола.
– Как ты насчет компромисса? Давай я буду продолжать думать, что она звонила, а ты – что не звонила, а сообщать ли в полицию, решим утром.
Он вздохнул.
– Так и быть. – Он легонько сжал мою руку. – Прости, Эстелла, но я просто вне себя!
– Да, я понимаю, со мной то же самое. Слушай, почему ты не предложишь Майклу остаться здесь, с тобой на ночь? Лили это все равно, а Анна, как мы оба знаем, не стала бы возражать.
Он кивнул, потом сказал:
– Знаешь, я вспомнил, где видел Криса Мензиса.
– Где?
– Он вел передачу о каком‑то скандальном деле, связанном с южноитальянской мафией. Два, а может, три месяца назад.
Я нахмурилась:
– Но не считаешь же ты... Он передернул плечами.
– Насколько я знаю, другого объяснения быть не может. Иными словами, я уверен, что больше никто у нее появиться не мог. Но голову на отсечение не дам. В последние месяцы я был так занят.
А потом, как я и говорил, по‑моему, сейчас она как‑то переменилась. Если Майкл прав... – Он не закончил мысли.
Я покачала головой.
– Подожди. Вот она вернется, и мы всласть поиздеваемся над ней из‑за этой истории. Вот увидишь!
И вскоре, заперев калитку, мы отправились спать. В полицию никто не позвонил.
– А теперь ешьте. Помните, мы же договорились.
От напоминания о еде забурлило в животе, но голос Лили все еще слышался ей, и она боялась показать ему, как перевернута разговором.
Не ожидая услышать Лили, Анна еще меньше ожидала того впечатления, которое произвел на нее голос дочки, поднятой из теплой постели и тут же обрушившей на нее рассказы о том, что было на обед и как она провела субботу, всячески балуемая. До смерти боясь, что если она станет говорить слишком много, то не выдержит – разревется, – и тогда он прервет их разговор, Анна сдержала слово и говорила как можно меньше, а когда последовали вопросы, где она находится, неизбежные, как она заранее знала, и недоумения по поводу самолетов, то вместо того, чтобы сообщить, когда она приедет, Анна стала плести что‑то насчет того, что встретит ее возле школы и они пойдут есть пиццу в кафе напротив телевидения.