Словом, что тебе кино, которое показывают в самолете. И я на это клюнула.
– А кто платил? – осторожно спросила Анна.
– Хороший вопрос. Но так как делалось все по обоюдному согласию двух взрослых людей, – сказала Софи, преувеличенно четко выговаривая слова, – то билет купила я, а он взял на себя остальное – ну, там... отели и всякое такое. Знакомая картина, а?
– Да, – призналась Анна с застенчивостью не совсем напускной. – Немножко. А потом что было?
– А ничего! Великолепно провели время. Точь‑в‑точь кино! – На минуту приятные воспоминания, видимо, заслонили боль и страдания. – Любовник он был потрясающий, задаривал подарками, распинался в уверениях, как много я для него значу и как замечательно все у нас будет, потом проводил меня на нью‑йоркский самолет, как радиацией светясь любовью. – Она помолчала. Может быть, в этот момент ей вспоминалось, как, прилетев в Нью‑Йорк, она вошла к себе в квартиру в бурлении чувств, переполненная эмоциями, как электросушилка горячим воздухом. Сбой биологического ритма в результате перелета она, возможно, преодолевала, высвобождая место в шкафу для одежды еще одного человека.
– А потом?
– А потом – бац, и все кончилось. Вот так. Полный нуль. Вез единого слова, без звонка, без письма и даже открытки. Больше я о нем ничего не знаю. Наподдал, и все!
У писавшей за столом Анны авторучка застыла в воздухе.
– Но почему? То есть... зачем было уверять вас в том, как это серьезно, если не собирался продолжать отношения?
– Думаете, я сотни раз не задавала себе этот вопрос? Понятия не имею, зачем! Единственное, что знаю – вот он в постели не может от меня оторваться и строит планы насчет женитьбы, а в следующую минуту – раз, и нет его, исчез, как в воду канул.
– И собирался жениться?
– Ну да! Хорошенькая шутка, правда? У меня на этот счет нюх собачий, я здорово чувствую, когда врут, но тут я купилась, развесила уши!
– Так он не сказал вам, что женат? Она фыркнула.
– Нет, нет. Впаривал мне, что разведен, что уже два года, как один, и созрел для серьезного чувства. Хорошо так говорил, красноречиво и с жаром, редким для англичанина. Говорите, он женат?
– Да не знаю. То есть, по его словам.
– И вас это не смущало?
– М‑м... строго говоря, нет. Можно сказать, меня это устраивало.
– Какое милое совпадение! Расскажите, как вы с ним познакомились.
– По объявлению. В солидной газете.
– Черт возьми! –торжествующе воскликнула Софи Вагнер. – И пошло‑поехало. Ну а теперь что? Вас по‑прежнему «устраивает», что он женат?
– Ну... и да, и нет. Так или иначе, теперь он...
– Только не говорите мне, что он собирается ее бросить, ладно?
– О, господи... – тихонько простонала в трубку Анна, но больше из солидарности со страдающей Софи Вагнер, чем как выражение собственной боли. Потому что в этот момент никакой боли она не чувствовала: то, что было, прошло, свернуто в тугой комок и проглочено вместе со слюной усилием горловых мускулов, и теперь это глубоко внутри, медленно переваривается желудочным соком, расщепляется, растворяется, превращаясь в ничто. Все ушло, и теперь горизонт удивительно чист и ясен, видим на много километров, и впереди маячит лишь одна перспектива – мучения. Она не чувствовала ни малейшей боли, настолько не чувствовала, что это даже пугало. А наверху крепким здоровым сном спал он.
– Послушайте‑ка, – участливо сказала ее американская кузина, – не стоит вам так уж убиваться. Хорошо, что вовремя его раскусили.
– Да.
– Послушайте‑ка, – участливо сказала ее американская кузина, – не стоит вам так уж убиваться. Хорошо, что вовремя его раскусили.
– Да. Спасибо. Скажите мне, пожалуйста, а давно у вас это все произошло?
– Дайте сообразить... Санкт‑Петербург был в феврале. «Самое лучшее время года», – сказала Софи, передразнивая чужой английский акцент. – Значит, что мы имеем? Пять месяцев назад.
Пять месяцев. Пять месяцев в ожидании телефонного звонка. Даже самым стойким тут не обойтись без душевных ран.
Последовала пауза – первая пауза в их разговоре. Софи Вагнер в своей нью‑йоркской квартире сейчас, наверное, загасила очередную сигарету и начинает чувствовать себя неловко оттого, что так разоткровенничалась. Она явно ждет и в ответ той или иной степени откровенности, иначе это будет несправедливо.
– По‑моему, эта поездка в Италию для меня своего рода Санкт‑Петербург, – негромко сказала Анна. – Наверное, мне лучше отправиться домой прямо сейчас, не дожидаясь его прилета. Но если... то есть, если я все‑таки дождусь его, если мы увидимся... как бы вы хотели – может быть, передать ему что‑нибудь от вас?
Софи так и закатилась смехом – вылитая Бетт Мидлер.
– Ну конечно! Когда он уже изготовился трахнуть вас, почему бы не передать привет от меня?
Жаль, что не увижу, как вытянется его лицо! Да его вообще может удар хватить! – Но, вслушиваясь в эти слова, Анна улавливала скрытую боль. – Нет. Не хочу, чтобы вы с ним обо мне говорили. Незачем ему что‑то обо мне знать, понятно? Ничего не говорите, не упоминайте моего имени. Не говорите о нашем разговоре. А если вам еще раз попадется эта его черненькая записная книжечка, хорошо бы вам вырвать оттуда страничку с моим телефоном!
– Это нетрудно. Я постараюсь.
– Да, и еще одно! – сказала Софи, опять укрывшись за притворно бодрым тоном. – Когда приедете домой, не поленитесь сменить в квартире замки, а не то ваши оргазмы вам дорого обойдутся.
– В каком смысле?
– Вот послушайте... Доказательств я не имею, но когда я прилетела из России и спустя два дня вышла на работу, то, вернувшись, обнаружила, что квартиру обчистили. Видео, компьютер, стереосистема, два старинных ковра, что от бабушки достались, фамильные драгоценности, моя коллекция си‑ди дисков – все вытащили подчистую.
– И вы считаете, что к этому причастен он?
– Единственное, что я знаю, что адрес свой я не афишировала и что грабителю, прежде чем приступать к делу, надо было ознакомиться с моей системой сигнализации и отключить ее, если он не желал всполошить весь квартал.
– А он знал вашу систему сигнализации?
– Уж будьте уверены! Однажды он трахал меня, стоя прямо возле нее. И глаз с нее не сводил.
– Но зачем... зачем ему вас грабить? Насколько я могу судить, у него полно денег,
– Да. А откуда? Все эти разговоры насчет экспертной оценки картин – полная мура. Да я проверила каждую галерею в Швейцарии, черт их всех дери вместе со Швейцарией! Никто о нем слыхом не слыхивал. Нет, картины он, конечно, продает. Только предварительно не покупая их. Думаете, мало нас, одиноких баб, охотящихся за классным любовником? – Теперь она говорила совсем как Арета Франклин. – Достаточно, чтобы с ног до головы обрядить его в фирменные вещи и продолжать делать это опять и опять, пока у него не отсохнет то, что висит, можете мне поверить!
Сидя в унылой конторе отеля, Анна вспоминала собственный дом, за десять лет обставленный дешевой мебелью «Хабитат» и «Икеи» с вкраплениями собранного с миру по нитке хлама или, когда вдруг появлялись деньги, купленных у «Копрана» отдельных предметов.