– Отлично. Давайте поднимемся ко мне в музей. Я покажу вам ожерелье, и мы сможем спокойно поговорить. Вот уже пятьдесят лет, как я здесь работаю. Теперь этот музей мой. Конечно, его не сравнить с музеем Бишопа, [12]но у нас есть такие ценные раковины, какие им и не снились. – Оттолкнувшись от земли руками, Джимми ухитрился ловко встать на ноги. Он был среднего роста, с огромным круглым животом, но руки у него были на удивление крепкие и мускулистые.
Поднявшись по каменным ступенькам, Риган проследовала за Джимми в музей. Это было старинное здание, пропахшее песком и морем. На стенах висели ракушки всевозможных размеров и цветов. Прямо перед кассой был небольшой прилавок с украшениями на продажу: кольцами, серьгами, ожерельями, браслетами. Девушка с орхидеей в волосах приветствовала проходившего мимо нее начальника молчаливым кивком. Риган прошла за ним дальше по коридору. Джимми указал ей на дверь своего кабинета:
– Присядьте пока. Джимми сейчас придет.
Риган сделала так, как он ей велел. Ну вот, кажется, на беззаботном гавайском веселье можно смело поставить крест, подумала она. Ну и бог с ним.
Новые дела всегда захватывали ее целиком, и это дело не было исключением. Куда интересней беседовать с конхиологом, чем день‑деньской торчать на пляже. Кажется, я догадываюсь, почему Бог создал меня такой чувствительной к солнцу, подумала она, присаживаясь на один из стульев в кабинете Джимми. На стене за его письменным столом висел огромный плакат с изображением ракушки. Это напомнило Риган об увеличенной в миллион раз частичке пыли, красовавшейся на стене в кабинете у аллерголога. Как говорится, каждому свое.
Наконец вернулся Джимми с двумя стаканами ананасового сока в руках; на его шее красовалось ракушечное ожерелье. Неужели это оно и есть? То самое ожерелье, которое было на шее Доринды вчера утром? Риган взяла стакан с соком, и они чокнулись.
– Алоха, – провозгласила Риган.
Свежевыжатый сок был очень сладким, с едва ощутимой горчинкой. Настолько сладким, что Риган показалось, будто у нее в крови разом поднялся уровень сахара. Она наблюдала за тем, как Джимми, обойдя стол, грузно опустился в кресло.
– Джимми очень любит раковины, – объявил он. – Я вырос на Гавайях. Долгие часы проводил на пляже, собирая их. Из‑за болей в спине я не мог заниматься серфингом, как другие ребята. Но мне нравилось проводить время на пляже. Только там я чувствовал себя как рыба в воде. Я не обращал внимания, если острые края раковин резали мне ноги. Только медузы причиняли мне боль. Они жгутся как огонь. А раковины... От них никакого вреда. Теперь Музей морских раковин – мой. Джимми очень рад. – Он с благоговением снял с шеи драгоценное ожерелье. – Тридцать лет назад его похитили. Я уже отчаялся снова его увидеть. Вот, смотрите. – Он протянул ожерелье Риган. – Вчера мне его доставили из полиции. Мне его так не хватало.
Риган отставила пустой стакан и осторожно взяла ожерелье в руки. Оно было и в самом деле бесподобно. Раковины были тонкими и изысканными, с замысловатыми узорами и оттенками, варьировавшимися от кораллового до бежевого и белого. У некоторых были отколоты края, но все равно это ожерелье было самым прекрасным из всех, что ей когда‑либо доводилось видеть.
– Джимми знает, о чем вы думаете, – сказал он. – Это самая настоящая драгоценность. Дамы из королевского рода ценили их выше жемчуга.
– Я слышала, будто это ожерелье было изготовлено для самой королевы Лилиуокалани, а другое – для ее племянницы, принцессы Каиулани.
– Они обожали эти ожерелья! – воскликнул Джимми с неожиданной пылкостью. – Всегда надевали их, когда появлялись на публике. В середине двадцатых годов, когда открылся музей, эти ожерелья были переданы ему в дар. Оба неразлучно висели под стеклом витрины до тех пор, пока не произошло это ограбление.
Риган нежно провела рукой по гладким раковинам:
– Трудно поверить, что его когда‑то носила сама королева...
– ...А потом – утопленница, – закончил Джимми.
Риган вздохнула:
– Женщина, которая и трех месяцев не прожила на Гавайях, а до того никогда прежде здесь не бывала. Никак не могу взять в толк, где она могла его найти? Вы можете рассказать мне, как это произошло?
Джимми откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Риган заметила, что и у карандашей, торчавших из стаканчика на его письменном столе, ластики в форме морских раковин.
– В те времена у нас еще не было сигнализации... Зато теперь есть! – выпалил он с неожиданной яростью. Но потом успокоился и продолжал: – Какой‑то негодяй вломился в музей, разбил стеклянную витрину с ожерельями, прихватил изрядное количество наших драгоценных раковин и бросил их в сумку. Один из полицейских патрульных заметил свет в окнах музея и решил проверить, в чем дело. Вор прыгнул в угнанную машину и помчался в город, полиция – следом за ним. Его остановили на парковой аллее в самом центре города, но ему удалось бежать. Перелезая через забор, он был вынужден бросить сумку. И хотя в это трудно поверить, вора так до сих пор и не нашли. Он как сквозь землю провалился. Нам все вернули, кроме ожерелья. Ожерелья, которое носила наша последняя королева...
– А вы абсолютно уверены, что это оно и есть?
Джимми снова окинул ее мрачным неодобрительным взглядом:
– Джимми сейчас придет.
Иногда он говорит о себе «я», аиногда «Джимми», заметила Риган. Интересно, от чего это зависит? Она задумчиво рассматривала старинное ожерелье, покоившееся у нее на ладони. Где была Доринда Дос в ту минуту, когда его надевала? На Гавайях ожерелья дарят в знак гостеприимства, дружбы и любви. Предание гласит, что ощущение, что оно здесь, на твоей шее, никогда тебя не покинет. К Доринде это, правда, не имело никакого отношения. Скорее всего, она надела его незадолго до смерти. Но все дело в том, что в тот вечер никто его на ней не видел. Возможно ли, что тот, кто украл его много лет назад, был знаком с Дориндой Дос? И что именно он отдал ей ожерелье?
Джимми вернулся в кабинет. Он протянул Риган другое ракушечное ожерелье. Невероятно! Раковина к раковине, они были совершенно идентичны, кроме одной маленькой детали: на ожерелье королевы Лилиуокалани была маленькая черная бусинка из обсидиана.
– Теперь вы верите Джимми?
Риган кивнула:
– Безусловно.
Он забрал у нее оба ожерелья и повесил на свой толстый указательный палец. Внезапно его лицо омрачилось.
– Если вы найдете того мерзавца, который украл это ожерелье и скрывал его от нас столько лет, я ему покажу, где раки зимуют. – Он в сердцах постучал по столу кулаком свободной руки. – Как я зол...
– Это совершенно излишне, – уверила его Риган.
Он повернул голову и посмотрел на нее сверху вниз. Она почувствовала, как полы его тоги касаются ее ступни.
– Та утопленница, – неодобрительно пробурчал он. – Что‑то подсказывает мне, что она слишком часто совала нос не в свое дело...
– Возможно, вы правы. – Риган заметила, что уже порядком засиделась. – И наконец последний вопрос, Джимми: насколько мне известно, ожерелье принцессы Каиулани завтра вечером будет продано с аукциона на балу «Стань принцессой»?
– Да. Половина денег пойдет на нужды «Мастера островов Алоха», половина – в музей Джимми.
– Великолепно. Насколько я поняла, они пытаются убедить вас расстаться и со вторым ожерельем.
– Джимми еще не решил. Эти старинные ожерелья так долго были в разлуке. Может, я еще и подержу их у себя какое‑то время. Мне его так не хватало, каждый день в течение этих тридцати лет я ложился спать с разбитым сердцем.