У чеченцев не преподавали в школах географию, поскольку у них не было школ. У русских же где‑нибудь в Петербурге или в Москве спрашивать о чеченцах в то время было так же бессмысленно, как нынче у американцев про нивхов и коряков.
Да и слово «чеченцы» к тому времени только что закрепилось за горским племенем «нахчо» по названию их аула Чечен. Несмотря на то, что когда‑то в этих местах расположилось древнее, достаточно цивилизованное царство Аланья, племя «нахчо» сумело сохранить незамаранным свой первобытнообщинный строй. Даже татаро‑монголы, разрушившие царство, не тронули племя – видимо, не заметили его. Так и жило оно в веках, запертое горными хребтами, от нечего делать враждуя между собой родовыми кланами и рожая детей для поддержания главного завоевания своей культуры – кровной мести.
В свободное от подобных развлечений время пасли на горных лугах скот и вспоминали, кто еще остался не отомщенным. Земледельческая равнина за Тереком их мало интересовала. О нефти под землей они не догадывались, а представить себе чеченца, сеющего хлеб, так же нелепо, как еврея, помешивающего сталь в мартене.
Зато эта равнина была спасательным кругом для беглых российских крестьян, вольноотпущенных и казаков. Недаром названия сёл на ней – русские. И лишь в горах чеченские аулы. Именно в степь и на плодородные земли веками бежал энергичный российский люд, для которого удовлетворить порывы своей безразмерной, как и Россия, души во всегдашней неразберихе российских законов было так же невозможно, как вдохновенному художнику писать картины на пленэре в наручниках. Поэтому все они и бежали за одним – за волей!
Воля – это особое чувство, известное только нашим предкам. Недаром в других языках такого слова нет. И переводится оно обычно как «свобода». Но свобода – жалкое подобие воли. Это воля, запертая в конституцию западной демократии. Воля так же отличается от свободы, как уха, приготовленная на берегу реки из только что выловленной рыбы, с затушенной для аромата прямо в котле головешкой, отличается от бульона из рыбных кубиков.
БЕГЛЫЕ КРЕСТЬЯНЕ И КАЗАКИ – ДРОЖЖИ РОССИИ.
Благодаря и тем и другим Россия распухала и, как тесто из тесной кастрюли, вываливалась из своих предыдущих границ. Крестьяне распахивали для нее все новые просторы. А казаки, сами того не ведая, оберегали своими разбойничьими шайками эти стихийно возникшие границы. На окраине России каждого могла встретить вместо таможни какая‑нибудь банда очередного казацкого атамана и обчистить посерьезней любого таможенника.
КАЗАЦКАЯ БРАТВА – ЭТО САМООКУПАЕМАЯ РОССИЙСКАЯ ТАМОЖНЯ ЭПОХИ ЕВРОПЕЙСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ.
Даже турки в период османской спеси, мечтая стать нашим новым татаро‑монгольским игом, не смогли пробиться сквозь множество казацких «таможенных терминалов».
Шло время, и эта полубуйствующая, полупьяная граница России доползла вплотную до Кавказа. Особым удовольствием для казаков стало двинуться походом на какое‑нибудь ханство, благо этих ханств в горах, как сусличьих нор в степи. Потрясти казну какой‑нибудь орды, увести княжну, а то и весь гарем считалось у казаков особой доблестью, этаким VIP‑развлечением! Потом, собравшись с братвой, написать благодарственное письмо самому хану с признанием прелестей его любимых жен. А княжну‑другую по пьянке просто выбросить за борт ради тоста за дружбу с корешами. Все это считалось у казаков защитой отечества или называлось двумя взаимоисключающими словами «навоевать добра». Так они и погибали тысячами от сабель ханских охранников, у сундучков с восточными драгоценностями, выкрикивая в момент отлета души в мир иной: «За Русь нашу православную!» Не зря же народные сказки и былины с детства воспитывали в них чувство романтической агрессии в борьбе с неверными.
Я понимаю, многие представляют себе казаков сегодня по кинофильму «Тихий Дон» этакой сплошной дисциплинированной конницей.
Я понимаю, многие представляют себе казаков сегодня по кинофильму «Тихий Дон» этакой сплошной дисциплинированной конницей. Другие, те, что помоложе, думают, «казаки» – маскарадная забава безработной части мужского населения юга России. Всегда в маскарадных костюмах, с импотентно висящими у ног музейными нагайками и лихо подкрученными к небу усиками‑сабельками. При этом с глазами, вечно просящими у государства денег на организацию своего потешного войска. И, судя по всему, небезуспешно. Иначе как объяснить, что среди есаулов в наши дни появились такие фамилии, как Рабинович, Швеллер и Драхман... Правда, как сказал один из остряков писателей‑евреев в ресторане Дома литераторов, это вполне возможно только из чувства ностальгии еврея по нагайке.
На самом деле в те давние времена казаки были самым буйным, не поддающимся воспитанию российским сословием. Недаром даже детская игра называется не просто «Казаки», а «Казаки‑разбойники». Дети – наши экстрасенсики, правильно ощущают историю. Самым зазорным у казаков всегда считалось работать. Одна моя знакомая, потомок казачьего рода, рассказывала, что однажды ее дед, отчаявшись, в 30‑х годах пошел работать грузчиком на пристань. Так его друзья‑казаки в знак презрения выстроились на причале и дружно показали ему голые зады.
Петр и казаки – два главных пугала европейских стран запоздавшего российского средневековья. До сих пор многие на Западе представляют русских по образу казака‑разбойника! Полудиким, степным кентавром с генами скифов и печенегов. До сей поры у поляков и венгров не развенчали этот образ русских даже Достоевский, Толстой, Пушкин и Гоголь. Зато очень удачно его подкрепили разъехавшиеся по всему миру «новые русские кореша» со скифским золотом на пальцах и шеях.
* * *
Горцы тоже не остались в долгу перед казаками‑разбойниками. Отныне у них появились новые удовольствия: украсть в станице скотину, пострелять по бегущему за Тереком человеку. Принести скальп казака к домашнему очагу невесты стало у чеченской молодежи признаком совершеннолетия и доказательством, что жених созрел, налился силой для медового месяца.
Наверное, эти две взрывоопасные смеси – казаки и горцы – еще долго продолжали бы искриться, потираясь друг о друга немаркированными границами, если бы в это время совершенно неожиданно не попросилась в состав России Грузия. Попросились грузины добровольно и этим перехитрили даже хитроумных армян, понимая, что они как и русские, тоже православные, значит, им не откажут. Снизу Грузию подпирала Османская империя, грозилась устроить когда‑нибудь резню. С других сторон теребили мелкие кочевые племена. К концу XVIII века почти все они приняли мусульманство, принеся этим общую клятву вечно дружить против вываливающейся на них из своих объемов России.
Я уже не раз замечал, что грузины хитрее армян настолько, насколько ежик хитрее лисы. У армян все хитрости на лице, как у лисы. Сначала в дверях появляется хитрость, а за ней уже входит сам армянин. А по ежику никогда не скажешь, чего он хочет. Главное для него – вовремя ощетиниться. Грузины вовремя поняли, что дешевле ощетиниться и впредь защищаться российской армией, чем своей. Тем более что собственная армия всегда напоминала нечто среднее между армией и хором. А защищаться от турок хором бесполезно.
Руководствуясь со времен Петра I имперскими замашками, Россия тоже обрадовалась грузинскому предложению. Она всегда была рада расширить свои границы на дармовщинку. И тут же вошла в дружбу с Грузией своей армией и погранзаставами, а Грузия в ответ внесла в этот новый союз чувство благодарности и клятву в вечной преданности. Естественно, не подозревая, что когда‑нибудь во главе ее будет стоять Шеварднадзе.
Все это было б полбеды, если бы в это время не попросился в состав России еще и Азербайджан. Видимо, азербайджанцы услышали, насколько после объединения веселее запели в горах грузины, и тут же сообразили, как это выгодно дружить с соседом, который верит заверениям и клятвам.