Сидели рядом, время от времени то один, то другая выходили, чтобы принести что-нибудь поесть и выпить. Они не хотели ни на минуту оставлять Ника одного: а ну как он заговорит? Это вполне возможно, и они не хотели пропустить его первых слов. Но в час ночи решили уехать. Кэтрин немного страшилась этого. Теперь им не избежать разговора, а она слишком устала.
Они ехали домой, за рулем был Роберт. Время позднее. Кэтрин почувствовала укол совести, что этой ночью не будет с матерью, но та, кажется, поняла, что Ник пошел на поправку и они с Робертом едут к себе. Она совершенно вымотана. Единственное, чего ей хотелось, так это как можно скорее оказаться дома и чтобы ее уложили в постель. От усталости Кэтрин даже говорить было трудно; иное дело, что на душе – покой, и в машине так тихо, что ей казалось, будто их с Робертом поместили в вакуум. Он тоже не спешил начать разговор – изможден не меньше ее. Они поднялись наверх, и Кэтрин приняла душ, избавляясь от больничных запахов. Она легла в постель с мокрыми волосами и с облегчением почувствовала, как жар в голове уступил место прохладе. Роберт устроился рядом, нащупал ее ладонь, но в этом прикосновении не было ничего чувственного, он просто хотел подержать ее за руку, и она не сопротивлялась. Она лежала к нему лицом, хотя предпочла бы отвернуться. На правой стороне кровати ей спать привычнее, но, не желая задеть его, она осталась на левой.
– Кэт, – прошептал он.
Она даже не ответила, а пробормотала в ответ что-то невразумительное и провалилась в сон.
– Кэт, мне так жаль. Я, наверное, никогда не прощу себя…
Не открывая глаз, она положила ладонь ему на щеку. Его вины в этом не было. Он ничего не знал, она ему ничего не сказала. И теперь у нее не осталось сил объяснять все это. Она отвернулась и, вдыхая знакомые запахи, натянула одеяло до подбородка.
– Почему ты мне ничего не сказала? – прошептал он ей в затылок.
Она физически ощущала, как он жаждал, чтобы она хоть что-то ответила. Но это нужно ему, а не ей, и она сделала вид, будто ничего не слышала. Все, что ей сейчас надо, так это заснуть, заснуть с приятным осознанием того, что правда наконец вышла наружу.
Кэтрин его не торопила, а вот Роберту не терпелось.
– Все это неправда, Ник, все это выдумка. Мама тебя любит. И меня тоже любит. Ничего такого не было, все было не так…
– После, – останавливала она его.
Что он собирался сказать? Что мужчина, спасший его жизнь, изнасиловал его мать? На мгновение ее охватила неприязнь к мужу. Это ее история. Годами она оставалась в ее безраздельной собственности. И не его, а ее дело – поведать о случившемся сыну, это она единственная, кто поможет Нику понять, отчего она все время держала все в тайне.
Теперь стало ясно, что она заблуждалась, думая, что способна сама справиться с этим бременем и что оно ни на что не повлияет. Конечно же, получилось иначе. Оно, и это очевидно, повлияло на ее взаимоотношения с Николасом. Ей-то казалось, что, скрывая случившееся, она оберегает близких, не дает ему стать частью их жизни, а на самом деле…
– Да стало оно этой частью, стало… с появлением книги. Ну почему ты сразу мне ничего не сказала? – Голос у Роберта был умоляющий.
– Сама не знаю. Я хотела… Собиралась…
Он смотрел на нее, смотрел выжидательно, ждал продолжения, хотел, чтобы ему объяснили, почему же только собиралась, да так ничего и не сказала.
– Бывало, чувствовала, еще чуть-чуть и все выложу как на духу. Но… не знаю, Роберт. Когда держишь в себе такое – и ничего не говоришь, никому не рассказываешь, – открыть рот становится чем дальше, тем труднее.
И такие вот разговоры ей тоже вести мучительно трудно. Они выматывали ее до слез, заставляли чувствовать себя виноватой и опозоренной.
Они выматывали ее до слез, заставляли чувствовать себя виноватой и опозоренной. Ей хотелось, чтобы он сказал: «Может, тут все дело во мне? Может, это я не дал тебе все рассказать?» Но таких вопросов он не задавал, а она его не провоцировала. Боевой дух у Кэтрин иссяк. Она даже не спросила Роберта, что именно в поведении и образе «Шарлотты» так легко убедило его в том, что героиня списана именно с нее, Кэтрин. Она не говорила ему, как мучительно больно было видеть ей его злость и ненависть. Нет, она никак его не подталкивала, она плакала, а он извинялся. Извинялся за то, что довел ее до такого состояния. Он этого совершенно не хотел – меньше всего, – и расспросы прекращались, он оставлял ее в покое. И ей становилось легче. Ибо она сама боялась того раздражения, которое вызывали такие разговоры, того бремени, которым они становились.
Ника отпустили домой через две недели. Кэтрин и Роберт вместе поехали за ним в больницу. Ощущение у них обоих было такое же, как когда они везли Ника домой из родильного дома: новоиспеченные и слегка растерянные родители, они, как могли, опекали младенца. Но тогда Кэтрин с ужасом ждала момента, когда Роберту надо будет возвращаться на работу; теперь же она ждала этого с нетерпением.
Сегодня – первый день, когда она осталась с Ником один на один. Теперь можно, он готов. И она призналась, что ее изнасиловали. Не было никакого романа. И в Джонатана Бригстока она не была влюблена. Она вообще его не знала. Она рассказала Нику, что он, ребенок, спал в соседней комнате. Говорила, что боялась, как бы Джонатан Бригсток не сделал ему больно. Упоминула нож. Она не искала оправданий тому, что до сих пор скрывала эту историю. Просто говорила, что не только он – никто ничего не знал.
– И он спас мне жизнь?
– Да.
– Но как же это?..
– Не знаю. И никто никогда не узнает. Может, почувствовал себя виноватым?
Ник побледнел, лицо его покрылось какой-то серой пленкой, и она увидела, что он устал. Они недавно перекусили, скоро его потянет вздремнуть, но в то же время ему хотелось дослушать все до конца. Он продолжил разговор:
– Виноватым?
– Не знаю, родной. – Она замолкла, соображая, сколько еще он сможет вынести. – Может быть. Что его подтолкнуло тогда, мы никогда не узнаем, но да, он спас тебе жизнь. И никто его не вынуждал – он сам бросился в море. Он хотел спасти тебя. – Она положила ему ладонь на плечо, Ник наклонил голову, и она увидела, что по щеке его скатилась слеза. Она потянулась к нему, хотела прижать к себе, но он отстранился.
– Все нормально, – произнес он.
Она поцеловала его в макушку, чувствуя, как в ноздри ей ударяет запах шампуня, сохранившийся после утреннего душа. Ей хотелось обнять его, но он по-прежнему упирался. Она отвернулась и тоже не сдержала слез.
– Ты устал, – сказала она. – Тебе надо поспать. Потом договорим.
Он кивнул, поднялся, она встала следом за ним и посмотрела, как он идет к лестнице.
– Прости за то, что была тебе такой плохой матерью, – произнесла она.
Он повернулся, пожал плечами, неопределенно покачал головой. Не произнес ни слова, но хотя бы покачал головой.
Пока Ник поднимался по лестнице, Кэтрин легла на диван и закрыла глаза. Если бы, множество если бы мелькали у нее в сознании. Если бы в ту ночь, когда все это случилось, она позвонила в полицию. Если бы она позвонила Роберту. Он бы немедленно примчался, разве не так? Но она словно в транс впала. Утром Ник проснулся, влетел к ней в комнату и начал прыгать на постели. В ту ночь она не заснула ни на секунду. Она опорожнила и насухо вытерла небольшую баночку с кремом, затем прижала ее к влагалищу, избавляясь от остатков его семенной жидкости. Той небольшой ее части, что не стекла по ногам на пол.