Она терпеть не могла выполнять распоряжения или даже откликаться на просьбу, к которой не прибавляли “пожалуйста”. Он живет здесь, потому что Амелия по завещанию предоставила ему здесь место на то время, пока он жив. Она знала, насколько он беспомощен. Она также оставила ему в акциях и облигациях одну треть средств, в которые Ли превратил наследство, полученное ею от матери. Элайн вставила:
— Вы говорите весьма нелестные вещи о Поле, но, похоже, вы его любите.
— Люблю. Мальчик не виноват, что в нем течет кровь Хоннекеров, та же кровь, которая погубила Амелию. Мне жаль его. Я желаю ему самого лучшего. Но факт остается фактом: он приходился ей братом и за ним нужно присматривать.
Мягкое кресло, казалось, становилось все мягче, пока она слушала бессвязный бред старика и пыталась придумать, каким образом ей сменить тему.
— У Денни, — рассуждал старик, — великое множество талантов. Он неплохой художник. Он играет на фортепьяно и на гитаре и немного пишет.
— Он показался мне легкомысленным, — поморщилась девушка.
Джейкоб вскинул брови, потом хмыкнул.
— Да, есть такое. Он определенно легкомысленный. Он тратит свой ежемесячный чек, обеспеченный имуществом своей матери, так, как будто самому понятию денег предстоит испепелиться на следующий день. Ему нравится общество хорошеньких девушек — а хорошенькие девушки всегда требуют денег. Он ездит слишком быстро и пьет многовато. Но в конце концов, что во всем этом предосудительного?
— Он еще молодой, — сказала Элайн. — Но когда ему исполнится сорок или пятьдесят и он так ничего и не добьется, что он будет о себе думать?
— Возможно, вы судите его слишком строго. Но это хорошо. Будьте осторожны с ним, ведь половина его крови — это кровь Хоннекеров. Так же, как и у Гордона.
— Он мне нравится.
— Гордон — какой угодно, только не легкомысленный, — согласился Джейкоб. — Он будет управлять семейными инвестициями и в конечном счете ресторанами. Но иногда мне хочется, чтобы он сделал что-нибудь и для собственного удовольствия.
Она подалась вперед в кресле:
— Я в замешательстве, мистер Матерли.
— Насчет чего?
— Почему это имеет значение — то, что половина их крови от Хоннекеров, а у Пола и вовсе вся кровь?
— Родители Амелии и Пола — двоюродные брат и сестра. Как медсестра, вы должны знать, что в результате браков между столь близкими родственниками будущим поколениям часто передаются нежелательные гены.
— Например, гемофилии.
— И кое-что похуже, — загадочно произнес Джейкоб.
Он явно старался напугать ее, как напугал прежде, но ему это не удавалось. Страх перед неизвестной величиной лишен смысла. Бояться можно только чего-то конкретного, чего-то ощутимого, угроза чего явственно видна. До сих пор все то, чего боялся Джейкоб, казалось несущественным.
— Например?
— Вы еще не узнали про Сочельник?
— Лишь то, что это случилось давным-давно, пятнадцать лет назад. — Она улыбнулась и наклонилась к собеседнику. — Так что не стоило бы вам беспокоиться о чем-то давно позабытом, мистер Матерли.
— Вы не знаете. Вас не было здесь.
— Расскажите.
— Это была худшая вещь в моей жизни, — сообщил он. — Это было худшей вещью, которую я когда-либо видел. А я, знаете ли, видел войну. Я очень много повидал, но все это бледнеет по сравнению с тем, что случилось той ночью. — Он говорил очень быстро, едва не запыхавшись.
— Не будоражьте себя, — вмешалась в рассказ девушка, обеспокоенная его самочувствием, испугавшись, что она, возможно, спровоцировала у него приступ гипертонии.
Его рука заметалась на груди. Он слегка согнулся, как будто пытался обхватить боль своим телом и удушить ее.
Его лицо — та половина, которая не была постоянно скорчена в гримасе, — исказилось от муки.
Элайн быстро поднялась и подошла к медицинскому шкафчику, где нашла нужные таблетки. Она принесла старику две и дала выпить одну с глотком воды из стакана с подноса.
Джейкоб оставался скрюченным в три погибели еще несколько минут.
Но вскоре после того, как она дала ему вторую таблетку, он откинулся назад и вздохнул свободнее. Приглушенные стоны, прежде рвавшиеся из его горла, прекратились.
— Ангина, — прохрипел он. Слово причинило такую же боль, как и описываемые им симптомы. Ему претила мысль о том, чтобы быть больным, зависимым. — Теперь полегчало.
— Вам лучше лечь в постель, — сказала она.
— Возможно.
— И поспать.
— Еще совсем рано! — запротестовал он, как ребенок. — И все-таки, я думаю, вам следует принять, успокоительное и попытаться заснуть.
Старик сделал, как она просила: И уже через двадцать минут крепко спал. Она подоткнула ему одеяло, погасила свет, включила маленький ночник и покинула его комнату, тихонько затворив за собой дверь.
Какая неудача, что приступ случился именно в то время, когда ей вот-вот предстояло узнать, чего Джейкоб Матерли так боится в крови Хоннекеров — и что случилось в тот таинственный Сочельник более пятнадцати лет тому назад.
В своей собственной комнате, переодевшись ко сну, Элайн выбрала книгу из полудюжины романов в дешевой обложке, которые привезла с собой, и устроилась под балдахином большой кровати. Когда она закончила всего одну главу, глаза ее уже слипались. Она сделала закладку и выключила свет. Обычно она не ложилась так рано, но ее утомили сбор вещей, езда на автомобиле, распаковка и знакомство с новыми людьми. Казалось невероятным, что это ее первый день в доме Матерли. Не иначе как она провела здесь годы. По крайней мере месяцы. Самое меньшее — недели. Сон наступил мгновенно.
Во сне — в одном из ее редких снов — наступила ночь перед Рождеством, и она раньше срока открывала свои подарки. Она больше не верила в Санта-Клауса, так что толку дожидаться рассвета? Одним из подарков была большая красно-зеленая коробка с бантом, сплетенным из множества лент. Она заинтересовалась, что это такое большое ей могли подарить, и ей захотелось открыть это в первую очередь. Она сорвала крышку и наклонилась вперед, заглянула внутрь, напряженно сглотнула, открыла рот, втянула в себя воздух и, наконец, вскрикнула...
Элайн проснулась, покрытая испариной.
Но крик не прервался.
Это был не ее крик и, конечно, не крик из ночного кошмара. Он был настоящим, и это был женский голос, вопль женщины в самой ужасной агонии. Он завывал, то на подъеме, то на спаде, скребя по кости всех, кто слышал его, словно сосулька по зеркальному стеклу. А потом он оборвался.
Элайн показалось, что она узнала голос Силии Тамлин, даже несмотря на то, что в этом жутком, испуганном вое не было произнесено никаких слов.
Часы на тумбочке показывали 11.30.
Она вылезла из постели, надела тапочки. Девушка колебалась, пока снимала халат с крючка, не уверенная, разумно ли это — ввязываться в происходящее. Ей виделось перекошенное лицо Джейкоба Матерли, ярко-синие глаза, и она почти слышала, как он предостерегал ее...
Довольно! Судя по крику, Силии, вполне вероятно, требовалась медсестра. Уже прошло несколько долгих минут, в течение которых ей, возможно, требовалась помощь. Элайн накинула халат и направилась к двери.
Глава 3
Прежде чем Элайн успела застегнуть свой халат и дойти до двери, кто-то постучал и окликнул ее по имени. Она сделала последние несколько шагов и открыла. В коридоре стоял Гордон Матерли, с тревожно нахмуренным лицом, довольно тяжело дышавший.
— Это вы кричали? — спросил он.
— Нет. Я думала, что это Силия.