Каждое утро повторяется одна и та же картина: Лизавета выбегает из ванной, плюхается на стул и улыбается. Потом в кухню врывается Кирюшка и кричит:
– А ну уйди с моего стула!
– Я первая пришла, – возражает Лиза, и пошло‑поехало.
Вот у других людей совсем не так. На этаж ниже живут Карабановы, у них есть сын Юра и дочка Карина, милые, воспитанные дети, всегда вежливо здороваются. Любо‑дорого смотреть, как старший брат ведет из школы маленькую сестричку. А у нас!
Тяжело вздыхая, я отправилась за веником. Так всегда, кто‑то дерется, а кто‑то собирает осколки.
– Вот несчастье‑то, – вздохнула лифтерша, – жаль мне вас, сил нет. Как утром увижу бедных деток в инвалидных колясках, так сердце и сожмется, ну за что невинной душе такое мученье! Комнату снять хотите?
Я кивнула:
– Надо же, сразу догадались!
– Так ваши сюда часто приходят, – пояснила лифтерша, – в наш дом и в соседний. Намучаешься с коляской‑то в городском транспорте. Ясное дело, поближе к центру площадь ищете. Вон у нас сейчас в пятнадцатой квартире Лиля живет, между прочим, москвичка, в Бибиреве прописана, только ей оттуда с больным ребенком не наездиться, вот здесь и сняла, а свою площадь сдала.
Намучаешься с коляской‑то в городском транспорте. Ясное дело, поближе к центру площадь ищете. Вон у нас сейчас в пятнадцатой квартире Лиля живет, между прочим, москвичка, в Бибиреве прописана, только ей оттуда с больным ребенком не наездиться, вот здесь и сняла, а свою площадь сдала.
– Уж сделайте доброе дело, подскажите, кто сдает квартиры или комнаты!
Консьержка вытащила из ящика стола амбарную книгу.
– Так, сейчас по списку поглядим. Второй этаж. Тут никто тебе не поможет, люди обеспеченные, недавно ремонты понаделали, весь подъезд трясся. На третьем Родькина Зина людей принимает, только она сильно пьет. У нее тебе хреново будет! Четвертый этаж у нас теперь вообще одна квартира. Такая фря въехала! Фу‑ты ну‑ты, вся в золоте, на машине, шофер за нее сумки таскает. Кто такая, понятия не имею. Домоуправша нашептала, артистка она, эстрадная, песни поет. Уж не знаю, правда ли, но голос у девки звонкий. Как начнет свою домработницу матом крыть, на весь подъезд слыхать. Так, идем дальше. На пятом баба Клава народ пускает, мой тебе совет: к ней не стучись.
– Почему?
– Жадная очень, – вздохнула лифтерша, – три комнаты имеет, людей, как сельдей в бочку, напихивает, она койки сдает, правда, недорого. Но разве это жизнь? Хуже коммуналки: ни поспать, ни отдохнуть как следует. Сама хозяйка в прихожей кантуется, чисто собака, и все из‑за денег.
– У нее живут?
– Полно! – покачала головой консьержка. – С детьми больными, прямо ад кромешный. На шестой не езди, люди там не нуждаются, хорошо зарабатывают, на седьмом… Знаешь, там тоже до недавнего времени жильцов не пускали, но вот у Зои Андреевны полгода назад муж умер, и я заметила, что к ней теперь посторонние ходить начали, небось тоже решила подзаработать. Ты к ней толкнись, женщина замечательная, аккуратная, положительная, бывшая учительница, квартира у нее чистая, просторная, ступай туда.
Но я не послушалась приветливую лифтершу и двинулась к Зине Родькиной, ведущей неправильный образ жизни. Будь я киллером, выбрала бы без всяких колебаний алкоголичку Зину. Думаю, вам не надо объяснять, почему.
Дверного звонка в нужной мне квартире не оказалось. Я постучала сначала кулаком, затем побила створку ногой, но никто не спешил открывать.
Скорей всего, никого нет дома. Раздосадованная неудачей, я отправилась к бабе Клаве. Звонок тут был на месте, и едва мой палец нажал на пупочку, как на пороге возникла грузная старуха с узлом сальных волос на макушке.
– Коечку хотите? – ласково пропела она, вытирая мокрые руки о цветастый фартук.
– У вас есть место? – Я решила начать издалека.
– Проходи, – распорядилась баба Клава, – куртку вешай на гвоздик, ботинки сымай, да сначала паспорт покажь и регистрацию. И уж не обессудь, коли из Чечни приехала, то не оставлю.
– Я москвичка.
– Да? – недоверчиво спросила хозяйка, листая паспорт.
– Свою жилплощадь сдаю, ищу поближе к центру, далеко ребенка возить.
– Ясное дело, – кивнула баба Клава, – вот гляди, есть одно местечко в зале.
Сильной, совсем не старушечьей рукой она впихнула меня в достаточно просторное помещение.
Комната смотрелась более чем странно. От стенки к стенке протянуты веревки, на которых болтаются простыни, а за ними стоят кровати. Баба Клава постаралась превратить «зал» в некое подобие гостиничных номеров.
– Вот, гляди, – сказала хозяйка, отдергивая одну простыню.
Я посмотрела и поежилась. От незаклеенного окна сильно дуло. Узенькая коечка застелена застиранным байковым одеялом, плоская подушка в подозрительных пятнах, деревянный ободранный стул и колченогая тумбочка, такие, как правило, украшают больничные палаты в муниципальных больницах.