ГЛАВА 25
В нашем подъезде в темном углу у лифта кипела драка. Двое подростков молча мутузили друг друга.
– Эй, вы что не поделили? – крикнула я. – А ну прекратите!
Ребята разбежались в разные стороны. Я узнала примерных и вежливых детей Карабановых и вдруг обрадовалась. Значит, эти образцово‑показательные брат с сестрой тоже выясняют отношения на кулаках.
– Да, – заныла девочка, – он у меня яблоко отнял.
– Нет, кто первым начал! – взвизгнул старший брат и снова налетел на сестричку.
Домой я вползла еле живая от усталости и была немало удивлена. В квартире оказалось пусто, но если отсутствие домочадцев еще как‑то можно объяснить: дети на дополнительных занятиях, Катюша, Сережа и Юлечка на работе, то куда подевались мопсихи? Отчего они не встречают меня радостным лаем? В прихожей изо всех сил вертели хвостами только Рейчел и Рамик.
Почувствовав некоторую тревогу, я выдвинула ящик, где мы храним поводки. Стаффордшириха и двортерьер оживились до крайности и принялись нервно поскуливать.
– А ну замолчите, – приказала я, – никто не собирается вести вас на прогулку. Лучше скажите, где Муля и Ада?
В ящике обнаружились две связанные Юлечкой кофточки, в которые мы наряжаем мопсих перед выходом во двор зимой. Мопсы – гладкошерстная порода, они простудливы, поэтому мы тщательно их кутаем. Рядом с кофточками лежали и рулетки с ошейниками: синяя Адина и желтая Мулина.
Слабая надежда на то, что кто‑то из домашних повел мопсих прошвырнуться по снежку, пропала.
Выкрикивая: «Муся, Адюша, вы где?» – я достигла кухни и испугалась еще больше.
На рыжей кафельной плитке около пустой миски, в которую мы наливаем собакам воду, лежали два светло‑бежевых тельца.
Я бросилась к мопсихам.
– Девочки! Что с вами?
Но собачки, всегда радостно спешащие мне навстречу, сейчас даже не шевельнулись, продолжая молча лежать на полу.
Я схватила Мулю. Она просто повисла у меня на руках, раскинув в разные стороны лапы и хвост. На какую‑то долю секунды мне показалось, что она умерла, но потом я увидела, что ноздри ее шевелятся.
Адюша тоже была жива. Когда я, положив Мульену на диван, подняла Аду, та издала такой жуткий звук, нечто между храпом и хрипом, что я ее уронила. Но, даже шмякнувшись на кафель, она не открыла глаз.
Пару секунд я в страхе смотрела на мопсих, в голову пришла ужасная мысль: их отравили! Одна наша знакомая, Людочка Плисецкая, не так давно лишилась своего скай‑терьера. Кто‑то на улице угостил собачку куском колбасы с ядом. Встречаются иногда негодяи, ненавидящие все живое вокруг.
Сбросив оцепенение, я ринулась к телефону и набрала номер нашего ветеринара Люси.
– Что на этот раз, – со смехом спросила она, – наша собачка‑катастрофа опять занедужила?
Собачка‑катастрофа – это про Аду. За свою короткую жизнь она перенесла четыре операции. К ней постоянно липнут болячки. То уши не в порядке, то высыпает аллергия, то подкашиваются лапы, то ни с того ни с сего начинается понос. Слава богу, что Люся живет напротив и через пять минут прибегает на зов. При виде ее Адюська мигом падает на живот и, быстро вертя задом, забивается под диван, зато Мульена, не знакомая ни с градусником, ни с наркозом, весело лает.
– Они умирают! – закричала я.
Сразу раздались короткие гудки. Люся человек решительный, она, не тратя времени на лишние разговоры, бежит к нам. Несмотря на молодость, она уже кандидат наук и замужем. Муж ее, Олег, классный хирург, он тоже ветеринар, и я страшно обрадовалась, увидев их на пороге вдвоем.
– Что это могло быть? – пробормотал Олег, щупая Мулю.
– Похоже, они спят, – протянула Люся.
Тут Ада вновь страшно захрипела.
– Она погибает! – завопила я.
– Ну‑ка иди отсюда, – обозлился Олег. – Адка просто храпит!
– Ступай в спальню, – велела Люся, – только путаешься под ногами.
Пришлось выйти в коридор и оттуда слушать звуки, доносящиеся из кухни: плеск воды, какое‑то звяканье и отрывистые команды Олега: «Дай сюда», «Поверни налево».
Наконец, когда ожидание стало невыносимым, из двери выглянула Люся:
– Все в порядке.
Я бросилась в кухню.
– Что с ними?
– Спят тяжелым сном, – хмыкнул Олег, – они пьяны.
– Что? – изумилась я.
Люся потрясла перед моим носом пустой коробкой.
– Смотри, она лежала на столе.
– Ага, – кивнула я, – вчера Сережа принес конфеты с ликером, я попробовала одну штучку. Честно говоря, мне не понравилось.
– Зато другим пришлось по вкусу, – засмеялся Олег, – да ты глянь сюда.
Я приблизилась к столу. Его украшали разбросанные в разные стороны фантики из фольги, а светло‑желтая скатерть была покрыта коричневыми пятнами.
– Мерзавки! – возмутилась я. – Вот уж от Ады я не ожидала ничего подобного! Муля любит иногда поразбойничать, но Дюся! Она же никогда не залезает на стол.
– На этот раз она изменила своим привычкам, – подвела итог Люся. – Мы сделали все, что надо, теперь жди, пока алкоголички проснутся.
Я закрыла за ветеринарами дверь, скинула фантики в ведро, отправила туда же пустую коробку и стала менять скатерть. Вот негодяйки! Ну кто бы мог подумать, что им понравится спиртное?!
От дел меня отвлек звонок, я открыла дверь и увидела Нину Ивановну.
– Евлампия Андреевна, – возвестила та, – хочу поговорить с вами э… конфиденциально, так сказать, тет‑а‑тет, с глазу на глаз.
– Не откажетесь посидеть на кухне? – спросила я. – Дома никого нет, кроме животных.
– Вот и хорошо, – кивнула Нина Ивановна.
Уверенным шагом председательница прошла на кухню, опустилась на стул и со вздохом констатировала:
– Вы ведь уже немолоды!
Я удивилась подобному началу беседы и ответила:
– Ну, это с какой стороны посмотреть.
– Да сколько ни вертись, все не девочка, – усмехнулась гостья.
Я молча проглотила последнюю фразу, плохо понимая, куда клонит Нина Ивановна.
– Женщина без мужчины пустое место, – продолжала она, – бесплодная смоковница. Вот, например, Катя…
– Я бы, учитывая Сережу и Кирюшу, не называла ее бесплодной смоковницей, – вырвалось у меня.
– Но мужа‑то нет! – воскликнула Нина Ивановна.
– Он ей не нужен.
– Ладно, – сдалась та, – не о Катерине речь, а о вас.
– Обо мне?
– Ну да! Что в вашей жизни хорошего?
– Да все вроде отлично!
Нина Ивановна погрозила мне пальцем:
– Ох, с трудом в это верится! Зачем же вы тогда с голым парнем на лестнице… хм… обнимались?
Я возмутилась:
– Какие глупости!
– Я сама видела, – не успокаивалась Нина Ивановна, – поднимаюсь по лестнице, а он голый! Прямо испугалась, но потом пожалела вас. Бедная Евлампия Андреевна, небось хочется женского счастья, а ее превратили в домашнюю работницу.
Отчего‑то, услыхав слова «женское счастье», я моментально представила следующую картину.