Матько подмигнул коллежскому секретарю:
– Сколько у нас не закрыто?
– Две кражи и одни разбой, – ответил Кручинский.
– Порадуем господина пристава?
Чиновники принялись задавать вопросы мужику, ни слова не понимавшему по-русски, но ответы записывали утвердительные. Не прошло и пяти минут, как опасный злоумышленник Салоннен сознался во всем, что спрашивали. Чрезвычайно довольный таким скорым следствием Матько, закончил расписывать признание, повернул лист к мужику и сунул чернильную ручку:
– Подпиши! – как глухому крикнул он.
Добродушный Салоннен понял, что хорошие господа заботятся о нем, и вот уже написали прошение об устройстве его на работу. Надо их будет табаком угостить. Какие добрые люди живут в столице, зря односельчане пугали. Законопослушный крестьянин уже занес перо, чтобы подписать себе пять лет каторги, как вдруг его толкнули. Молодой человек прилично одетый, невежливо вырвал перо, разорвал прошение, да так, что клочки засыпали пол, подхватил за локоть и выволок крестьянина за порог. Салоннен очень расстроился: надо же, в солидном учреждении работают такие грубияны. Вздохнув, он нацепил картуз и отправился к Сенному рынку, приветливо манившему подводами с товаром.
А грубый чиновник, вернувшись к добрым коллегам, саданул кулаком по загородке и злобно вопросил:
– Как смеете?!
– Да что же? – изобразил невинность Матько. – Ему все равно, а с участка дела бы списали.
– Мы – полиция, а не палачи! – с жаром возразил Ванзаров. – Может, пытками да розгами не побрезгуете? Мы поставлены защищать слабых, а не губить их ни за что ни про что. Если невиновных обрекать будете, как же потом закон защищать? Стыдно, господа.
Проповедь пропала даром. Матько с Кречинским переглянулись, сошлись во мнении, что юнец совсем безнадежен, поставили на нем жирный крест и застрочили перьями в гуще бумаг.
Кипя ярым бешенством, Родион схватил циркуль, линейку, верстовую карту города и стал что-то вымерять и подсчитывать. Кропотливое занятие успокоило бурление крови, он совершенно пришел в себя. А два телефонирования придали уверенность, что на верном пути. Не говоря никому ни слова, Родион покинул участок.
2
Юноша Пырьев местом своим дорожил. Не каждому в восемнадцать лет посчастливиться трудиться личным секретарем в конторе знаменитого адвоката. А потому старался услужить, как мог. И с раннего утра уже восседал за конторкой. Господин Грановский хоть и прибыл в обычный час, но был мрачнее тучи, от чего на душе Пырьева заскреблись черные кошки с огромными черными когтями. Юноша трепетно спросил, не желает ли чего Антон Сергеевич, не нужно ли бумаги или справки какие подготовить, или просто чаек поставить, а может, и рюмочку. Но благодетель был явно не в духе, прикрикнул на секретаря, приказав его не беспокоить.
Пырьев намеревался строго выполнять указание, заворачивая всех посетителей. Но около половины десятого в приемную заявился молодой человек, который сразу не понравился Пырьеву. Во-первых, одет не по моде, даже бутоньерки в петлице нет, во-вторых... Далее верный секретарь не придумал, ну, не понравился визитер, и все тут.
Гость, нагловато заложив руки за спину, потребовал, именно так, а не иначе, сообщить, что прибыл Ванзаров.
Сдержанным и благовоспитанным тоном секретарь только попытался объяснить, что господин адвокат не принимает, но тут ему предъявили аргумент, пред которым он был бессилен. Труся и переживая, Пырьев постучал в кабинет и доложил, что явилась сыскная полиция и... Распахнулась дверь, а затем плотно захлопнулась перед носом оторопевшего мальчишки.
– Плохо выглядите, не спали? – вместо приветствия, сказал Ванзаров, позволив себе сесть без приглашения. – Появились мысли, кто мог убить вашу жену и горничную?
Грановский усталым голосом напомнил, что допрос подозреваемого должен проводиться по форме, в присутствии адвоката и прочих формальностей.
Так что следует оставить его в покое или вызвать, как полагается.
– У меня для вас хорошая новость, – пропустив мимо ушей законное требование, сообщил чиновник полиции. – Я готов снять с вас подозрение в убийстве, если честно ответите на один вопрос. Кстати, это не допрос, а выяснение вновь открывшихся обстоятельств со свидетелем. А свидетелю адвокат не нужен. Ведь так?
– Что вы хотите? – сдался Антон Сергеевич, вынул серебряную коробочку с вензелем «А.Г.» и кинул в рот монпансье.
– Отвыкаете от курения? О, я тоже через это прошел, сосал всякую гадость...
– Умоляю, спрашивайте поскорее и закончим, мне еще надо к заседанию подготовиться.
– Не беспокойтесь, всего один вопрос: почему вы пришли на обед, который никто и не думал готовить?
Грановский покрутил языком конфетку, отчего под щеками пробежал мячик языка, и сказал:
– В последнее время наши отношение с Авророй стали несколько натянутыми. Откровенно говоря, мы почти не общались. У каждого была своя жизнь. Ломать что-то нельзя, у нас двое детей, и они не должны страдать из-за сложностей родителей. Да и моей карьере развод не на пользу. Мы условились сохранять внешние приличия, и вести себя дружески. Не мешая и не принуждая другого к чему-то большему. Но вчера около полудня мне доставили записку, в которой неизвестный доброжелатель сообщал, что Аврора с горничной пакуют чемоданы, чтобы бежать за границу. Как вы понимаете, я не поверил в такую чушь: к счастью, у нас в империи жена своего паспорта не имеет и вписана в паспорт мужа. Но, на всякий случай, телефонировал домой. Никто не ответил. Мне стало любопытно, что происходит, и я приехал.
– Можно взглянуть на записку? – спросил Ванзаров.
Антон Сергеевич указал кучку пепла в хрустальной пепельнице:
– Я счел это глупым розыгрышем, возможно, сочиненным самой Авророй. Она любили такие невинные забавы.
– У вас поистине адвокатское спокойствие.
– Нет, просто почерк был женский. Я не криминалист, но отличить могу. Записку доставил посыльный, секретарь говорил про какого-то мальчишку, которого никогда не видел прежде. Можете у него уточнить. Теперь я чист перед законом?
Кто-то выманил Грановского домой, причем был уверен, что там он найдет труп или полицию. Для чего? Ванзаров выудил готовую версию, примерил к ней новое обстоятельство и ничего не понял. Если история не выдумана самим адвокатом, смысла в ней не было.
– Вас не мучает жажда мести убийцы или справедливости? – спросил Ванзаров.
Грановский даже бровью не повел:
– Странный вопрос адвокату.
– Я просто хочу понять: вам безразлично, кто убил вашу жену?
– Нет. Но теперь уже ничего не исправишь. Не смею вас задерживать...
– Вы не допускаете, что Аврора сам попала в ловушку?
Простая мысль, кажется, задела Грановского, он попросил объясниться.
– Дело в том, что отравленные конфеты вполне могли быть приготовлены именно вашей женой, – сказал Родион, наблюдая за собеседником. – Для кого-то из визитеров. Возможно, она хотела пошутить, подсыпав слабительный порошок, и наблюдать, как человек будет корчиться от боли, но перепутала с ядом. И самое главное, забывшись, съела сама. А уж горничная попала в эту сеть и вовсе случайно.
Грановский кинул в рот еще конфетку и спокойно заметил:
– Исключено. Вы не знаете характер Авроры. Если бы она задумала такую хитрость, уверяю вас, конфеты дошли бы по назначению.
– Значит, не исключаете, что ее мог убить любовник?
– Зачем?
– Вот это я и хочу узнать.
– В этом нет никакого смысла. Раз уж такое дело, сознаюсь: да, я знаю, что у жены есть любовник. Это очевидно, но кто он – меня совершенно не интересовало. С моей стороны не было никаких действий, чтобы мешать им.