– Понятно, – кивнула Лапуля, – больше не стану тебе предлагать. Не совершу ошибки. Научена горьким опытом. Оля, старшая мать Олега, брата Вити, который швырялся слоном, ну она еще отец Сергея и бабушка Анны, один раз в меня кастрюлей с гаспаччо запулила. А откуда мне знать, что у нее аллергия на крабов? Гаспаччо всегда с клешненогими делают! О! Подгорает!
Глава 11
Воспользовавшись тем, что Лапуля бросилась к плите, где на горелке скворчала сковородка, мы с Димоном бочком, словно партизаны, отползли в его комнату.
– Кто такие клешненогие? – спросила я.
– По мнению Лапули, так научно называются крабы, – еле слышно ответил Димон. – Уфф! Я объелся.
– И кто такая старшая мать сына брата Вити? И она же отец Сергея и бабушка Анны? Так не бывает. Человек либо мужчина, либо женщина!
Димон со стоном положил ноги на журнальный столик.
– Старшая мать – это первая жена отца Вити, она родила Олега. А Витю произвела на свет Настя. Очень тебя прошу, не ищи никакого смысла в словах Лапули. Она часть предложения произносит про себя, вот и получилось, что Оля отец Сергея. На самом деле она хотела сказать: «У первой жены моего мужа Виктора, матери его сводного брата Олега, той, что потом расписалась с Сергеем и стала бабушкой его внучки Анны, аллергия на крабы, поэтому она и швырнула в меня кастрюлей с гаспаччо. Всем известно, что этот суп подают с моллюсками». Ясно?
– Не получается, – замотала я головой. – Как первая жена Виктора может быть матерью его сводного брата? И уж тем более бабушкой какой‑то Анны?
Димон прикрыл глаза.
– Если отбросить глупый стереотип, будто под венец надо идти один раз и навсегда, то все складывается. Оля расписалась с Витей, пожила с ним пару лет, развелась и пошла в загс с бывшим тестем. От него родился Олег.
– Ага, – сообразила я.
– Второй брак у Оли тоже не задался, она ушла к Сергею, которому в тот момент исполнилось шестьдесят пять лет. У мужика есть внучка Аня. Ну, как, сошелся пазл?
– Вроде да, – без особой уверенности ответила я.
Димон с упоением зевнул.
– Еще раз советую: пропускай все речи Лапули мимо ушей, не вдумывайся в них, и ваши отношения станут идеальными.
– Можно войти? – донеслось из коридора.
Мы не успели ответить, дверь распахнулась, и в кабинет влетела Лапуля.
– Хочу спросить, можно?
– Конечно, дорогая, – кивнул Димон.
Гостья шлепнулась на диван.
– Танечка на диете. Но ты? Почему не захотел поесть?
– Больше не влезло, – признался хакер.
– Димулечка, ты на меня обиделся? – заныла Лапуля.
– Нет, солнышко, – улыбнулся он.
– Я что‑то не так сказала? – испугалась Барби.
– Все отлично, – прогудел компьютерщик.
Лапуля прижала ладошки к щекам.
– Вот! Не хочешь признаться! Я чего‑то не сказала? Ты ожидал каких‑то слов?
– Нет, рыбонька, – уже с меньшим энтузиазмом отозвался хозяин квартиры.
– Так я и знала, – зашмыгала носом Лапуля, – то ли что‑то сказала, то ли не сказала, а Димулечка надулся! Или я что‑то сделала?
– Ничего ты не сделала, – попытался утешить ее хакер.
– Вообще? – перестала кукситься Лапуля.
– Абсолютно, – заверил Коробок.
Мне оставалось лишь слушать их бессмысленный диалог.
– Совсем‑совсем? – уточнила куколка.
– Совсем, – кивнул Коробков.
– Совсем, – кивнул Коробков.
– Но не совсем‑совсем? – насторожилась Барби.
Димон погладил ее по голове.
– Совсем‑совсем.
– Если я совсем‑совсем ничего не сделала, то, наверное, ты разозлился на то, что я совсем‑совсем ничего не сделала! Что мне надо сделать? – захныкала Лапуля.
– Ничего, котик, – скрипнул зубами Димон.
– Совсем‑совсем ничего‑ничего?
– Совсем‑совсем ничего! – слишком громко выпалил хакер.
Лапуля сжалась в комок.
– О! Ты начал разговаривать в полный рост! Солнышко‑заинька‑котенька, скажи честно, что я не так совсем‑совсем ничего‑ничего не сделала?
Я тихонечко хихикнула, услышав заявление про разговор в полный рост, а Димон ответил:
– Лапуля, уже поздно, я устал, давай завтра договорим.
– Так я и знала! – в полном отчаянии заломила руки девушка. – Ты таишь на меня обиду! Димочка, жучок ненаглядный, червячок родненький, открой душу! Я мигом исправлюсь! Ну что не так? Я плохо посолила ужин? Не прожарила до готовности?
– Еда супер, – проскрипел Димон.
– От меня гадко пахнет? – резко сменила тему Барби.
– Ты издаешь офигительный аромат, – заверил хакер.
– Я потолстела? Надела платье противного цвета? Босоножки не подходят по стилю? Скажи, миленький! – задергалась Лапуля.
Коробок закрыл глаза. Похоже, он с огромным трудом удерживается от желания заорать «в полный рост».
– Солнышко, молчи громче! – взмолилась Лапуля. – Мне надо знать, что ты внутри себя думаешь!
Вот тут я поняла наконец, по какой причине родственница Виктора запулила в Барби кастрюлей с гаспаччо.
– Наверное, это декольте! – осенило Лапулю. – Я слишком откровенно оделась! Побегу накину кофту, и ты улыбнешься. Вау, кофта!
Бровки Лапули сдвинулись.
– Танечка, а где моя побритая одежда?
Я решила воспользоваться моментом и увести красавицу подальше от затюканного ею хакера.
– Наверное, уже постиралась, пошли проверим.
Барби моментально забыла про Коробка и поспешила к двери.
Радовалась Лапуля так же бурно, как и расстраивалась. Едва я вытащила из барабана кофту, как девушка захлопала в ладоши.
– Ах, ах, ах! Лучше новенькой! Мяконькая, уютненькая, без катышков! Танечка! Ты умница, кисонька‑заинька‑пусенька! Но она мокрая!!
– Конечно, – кивнула я, – нельзя шерстяное изделие сушить в центрифуге, оно может сесть на пару размеров.
– Не могу же я носить влажную одежду, – расстроилась девушка.
– К утру высохнет, – пообещала я, пристраивая шмотку на специальную вешалку.
– А поскорей нельзя? – надулась Лапочка.
– Можно вынести на свежий воздух, – предложила я, – на балконе натянута веревка.
– Нет, – отвергла мое предложение Барби, – сейчас в моде свинский грипп, еще заболеет, кашлять начнет!
Я покосилась на кофту. Интересно, каким местом она можем издавать звуки? Однако Лапуля действительно мастер воздействовать на собеседника. Меня не поразили ее слова о том, что кофточка подхватит вирус, удивила, так сказать, техническая деталь. То есть я допускаю возможность инфекции у шмотки и хочу лишь понять, откуда вырвется натужный кашель.
– Ой, – обрадовалась вдруг Лапуля, – вспомнила! Онисим так всегда носки сушил! Побегу!
– Поспеши, дорогая, – сказала я.
Барби, веселая, словно щенок, получивший в свое полное распоряжение хозяйскую гостиную, улетучилась.