– Да, уж извините, сам не пойму, как простудился, – начал извиняться я.
– Ерунда, – отмахнулась Нора, – с каждым может случиться. Говоришь, сидел на промерзшей земле?
– Верно.
– Холод стоял?
– Просто собачий, – закивал я, – продрог до костей.
Нора побарабанила пальцами по столу.
– Можешь детально припомнить события? Очень подробно, даже то, что думал в тот или иной момент.
– Попытаюсь, – не слишком уверенно ответил я, – только зачем? Кстати, как Марина? Вот ужас‑то!
– Ты о чем? – еще больше нахмурилась хозяйка.
– Ведь Костя погиб.
– Ну, верно.
– Представляю, каково сейчас его матери, – вздохнул я, – она пережила такой стресс и… все зря. Отчего он скончался?
– Сердце не выдержало сильной дозы снотворного.
– Это правда?
Нора кивнула:
– Абсолютная, есть результат вскрытия, выяснилось, что у Константина с детства был порок сердца, он никак себя не проявлял, случается порой подобное. Но в той стрессовой ситуации, когда он оказался на грани жизни и смерти, «мотор» начал барахлить, окончательно добил парня укол, который сделали похитители. Думаю, ему дважды вводили наркотик, сначала – когда выкрали из Москвы, потом – когда возвратили. Даже на здоровом человеке тяжело отражается употребление транквилизатора, вызывающего длительный, глубокий сон, а что уж говорить о Косте, имеющем порок сердца?
– Его убили!
– Случайно, – вздохнула Нора, – никто, даже мать, не знал о болезни сына. В медицинской карточке Кости есть лишь записи о легких простудах, мальчик в детстве не подхватил ни свинку, ни ветрянку, ни прочую хворь. Может, потому, что не ходил в садик? Не знаю. Но к кардиологу родители никогда не обращались и о болезни Кости, похоже, не подозревали.
– Такое возможно? – продолжал удивляться я.
Нора пожала плечами.
– Какой повод был у Марины для беспокойства? Мальчик не болел, не хотел, правда, заниматься спортом, но это же распространенное явление! Серьезного обследования не делали ни разу.
– Ну и ну!
Нора уставилась в окно.
– Я сама не слишком проверяла здоровье своей дочери и внучки. Вот если бы они постоянно хныкали, кашляли, чихали… А так! Растут и растут.
– И порок сердца может протекать скрыто?
Нора похлопала ладонью по толстой книжке.
– Здесь написано, что да. До, так сказать, некоего момента, который может и не настать. Ну, допустим, решила женщина родить, тут‑то дефект и обнаружился, или мужчине предстоит операция, проводят детальное обследование…
– Понятно, – кивнул я, – Марина подтвердила, что не знала о болезни сына?
Нора молча смотрела в окно.
– Да или нет? – настаивал я.
Хозяйка медленно повернула голову.
– Нет возможности получить ответ на этот вопрос.
– Почему?
– Арапова пропала.
– То есть? – оторопело спросил я.
– Она не вернулась домой.
– Ее убили!
– Не знаю.
– Убили! Там, в Чечне! Боже мой! Косте специально вкололи слишком большую дозу лекарства, усыпили бдительность Марины, а потом, узнав у нее пин‑код и пароль, застрелили бедняжку, сволочи! Чеченцы!
– Подожди, Ваня, – тихо сказала Нора, – тут много неясных деталей.
– Каких? – в запале заорал я. – Ситуация прозрачна, как слеза. Марину заманили невесть куда, усыпили ее бдительность тем, что отпустили Костю. А сами ввели парню слишком большую дозу наркотика. Это я виноват, я!!!
– В чем? – прошелестела Нора.
Это я виноват, я!!!
– В чем? – прошелестела Нора.
– Марина позвонила домой и спросила: «Как Костя?», а я ответил: «Он еще спит». Нет бы подойти к дивану и проверить, что с юношей! Успокоенная мать сообщила похитителям пин‑код и пароль и была убита, бандиты знали, что Костя тоже погиб, никаких следов нет, их не смогут найти.
– Но тебя оставили в живых, – напомнила Нора.
– Верно, исключительно для того, чтобы я сказал Марине: «Костя в доме, мы вернулись», иначе бы она не сообщила им ничего! – теряя остатки самообладания, завопил я. – Ну неужели не понятно?!
Элеонора вытащила свое любимое курево: омерзительно воняющие папиросы, пачку с изображением всадника в бурке. Где хозяйка достает сей раритет, для меня остается до сих пор секретом.
– Ваня, – осторожно сказала Нора, – у меня есть кое‑какие собственные размышления… Но сейчас, очень прошу тебя, подробно изложи события, напрягись и вспомни мельчайшие детали.
Я глубоко вздохнул и подчинился.
– В начале дороги Марина молчала, мы разговорились позднее…
– Я что, коряво доложил? – насторожился я. – Надо повторить?
Нора скомкала пустую пачку из‑под папирос.
– Нет, имеются другие неясности, ты как раз оказался предельно точен. Хорошо, давай начнем с той детали, которая сразу поразила меня и царапнула, похоже, и тебя. Только ты споткнулся о камушек и пошел дальше, а я остановилась.
– Вы о чем? – не понял я.
– Вспомни ситуацию с молитвой.
– Хорошо.
– Ну‑ка, повтори! – потребовала Элеонора.
– Запел мулла, где‑то рядом находилась мечеть.
– Вероятно.
– Бандиты раскатали коврики, повернулись лицом к солнцу и начали совершать намаз.
– Вот!
– Что?
– Тебя же сия ситуация как‑то напрягла.
– Ну… да.
– Почему?
– Не могу определить, просто возникло странное ощущение некоего неправдоподобия.
– Ваня, какое время суток было?
– Вечер, смеркалось, солнце уходило за горизонт.
– Откуда ты знаешь, что вечерело? Может, наоборот, наступало утро? – прищурилась Нора.
– Ну, во‑первых, свет у солнца на рассвете иной, – начал пояснять я, – а во‑вторых, в доме, во дворе которого все и происходило, на подоконнике стоял приемник, оттуда лилась тихая музыка, кажется, Моцарт, волшебные звуки, на их фоне то, что разыгрывалось во дворе, наше стояние на коленях и, как апофеоз, целование грязных кроссовок, выглядело инфернально, напоминало дурной спектакль. Потом голос диктора сказал: «Московское время двадцать часов». Следовательно, был вечер.
– А затем?
– Радио стихло, и послышалась молитва.
– И чеченцы упали лицом к солнцу?
– Да.
– Ваня!!!
– Что?
– Лицом к солнцу?!! Они стали молиться на закат?
– Никак не пойму, отчего вы столь упорно обыгрываете эту ситуацию.
– Она ключ к разгадке, – неожиданно заорала Нора, – а ты тупой! Мусульмане молятся только лицом на восток! Это вбито в них с детства! Никак иначе! Понял?
– Естественно, знаю об этом, читал много книг об истории различных религий.