После того как Ирина заглянула к соседке за солью, у той пропала большая сумма денег? Кира Алексеевна возмутилась до глубины души: ее внучка не способна на такой поступок. Но на всякий случай возместила убыток.
Случай в метро не рассматривался ни бабушкой, ни девочкой как серьезный. Шутка, глупость, забава. Назначенный суд – чистая проформа. Ирина была настолько уверена в своей безнаказанности, что сказала подружкам:
– Вы без меня в кино не ходите. В десять утра мне мораль прочитают, как раз успеем на сеанс в полдень.
Но на фильм в тот день девочки пошли без Соловьевой. Иру заключили под стражу.
– Бабушка, разберись, – закричала девушка, когда ее уводили милиционеры, – какая‑то чепуха получается!
И только тогда Кира Алексеевна решилась сообщить правду родителям. Ни Алексей Михайлович, ни тем более Ариадна, ни многочисленные знакомые академика не смогли ничего сделать. К моменту возвращения Соловьевых в Россию приговор вступил в законную силу. Ирине исполнилось восемнадцать лет. Бабушке внучка казалась малышкой, но по закону девушка считалась взрослой и срок отсиживала в обычной, не детской, колонии.
Ариадна сложила пальцы в замок, хрустнула суставами и без особых эмоций произнесла:
– Кира неправильно воспитала мою дочь. Она никогда не наказывала ее, во всем ей потакала, баловала и не почуяла опасность. Никакой моей вины в случившемся нет. Я честный человек, никогда не взгляну на чужие вещи, а как выяснилось, Ирина таскала игрушки и деньги с детского сада. Свекровь считала, что это пройдет. Следовало выдрать девчонку, а она с ней пуси‑муси! И что самое нелепое! Кира Алексеевна, умирая, обвинила во всем меня! Вызвала в больницу, сорвала с важного совещания и толкнула спич, смысл которого был таков: Ира воровала, потому что я не уделяла ей внимания, желала обрести мою любовь. Сама Кира умирает от горя, я обязана после ее кончины посвятить остаток жизни девчонке‑уголовнице.
Слышали когда‑нибудь подобный бред? Если хочешь, чтобы родители тебя обожали, веди себя соответственно, учись на пятерки, слушайся старших. Ирина – испорченный человек, она потом еще два раза попала за решетку. Слава богу, Алексей умер, всего позора не хлебнул, зато мне полной чашей досталось.
Ариадна зябко поежилась.
– Вы меня разволновали. Я давала себе слово более не думать об Ирине, но нервы стресса не выдерживают. И ведь я ее не бросила! Всякий раз у себя прописывала, умоляла: «Ирина, подумай о репутации семьи, ты позоришь память отца, бросаешь тень на мать. У меня, в отличие от тебя, идеальная биография, я научилась людям квартиры оформлять. Зачем мне дочь уголовница? Если о тебе станет известно, я растеряю клиентов. И стыдно‑то как! Мать интеллигентный человек, отец авиаконструктор, а ты? Позор!» А девчонка злилась, орала, один раз на меня с вилкой кинулась, визжала:
– Правильно бабушка говорила: ты хуже мачехи!
Хорошо же свекровь внучку воспитала! Здорово у нее получилось! Ну, после того как она в меня вилку воткнуть пыталась, лопнуло мое ангельское терпение. Я ее выгнала.
– На улицу? – уточнила я.
Ариадна поморщилась.
– Не надо драм. Я предложила ей жить на даче. Хорошее место, сорок километров от Москвы, городок Чапск, там есть фабрика елочных игрушек, можно на работу устроиться, жить честно! Но Ирине не по сердцу работать, завести семью. Она в Чапск не поехала. Ее снова посадили! За убийство! Ужас! Слава богу, более мы не пересекались, где она сейчас, я не знаю. Если она снова совершила преступление, я за нее не отвечаю. Сколько сейчас Ирине лет? Э… э… тридцать восемь?
– Сорок пять, – поправила я. – И в самом начале нашего разговора я сказала, что Ирина Алексеевна много лет работает в ресторанном бизнесе, растит дочь Катю.
– И что? – не поняла Ариадна.
– И что? – не поняла Ариадна.
– Вчера вечером Ирина не вернулась домой…
– Небось снова на воровстве попалась, – перебила меня хозяйка. – Уголовники, они как наркоманы, до конца не излечиваются. Или, может, кого ножом пырнула? Ничему не удивлюсь.
Я чуть повысила голос:
– Ваша внучка осталась одна, ей всего тринадцать.
– И что? – повторила дама.
– Девочка не способна себя обеспечить, ей нужен опекун, – объяснила я.
Ариадна Олеговна сложила губы куриной попкой.
– В стране полно детдомов. Полагаю, государство обязано заботиться об отпрысках заключенных.
– Ирина не арестована, вероятно, ее похитили, – я сделала очередную попытку достучаться до каменного сердца хозяйки.
– Хорошего человека не украдут, – отрезала Ариадна. – На меня вот никто не покушается. Вы пришли, чтобы всучить мне чужого подростка? Спасибо, не надо! Когда Ирка рожала, совета у матери не спрашивала, а то б я сказала: «Делай аборт, хватит мне позора».
– Я должна задать вам несколько вопросов, – не сдавалась я. – С кем дружила ваша дочь?
– Не знаю, мы не общаемся, я уже говорила, – холодно обронила мать.
– А в детстве? Назовите имя ее лучшей подружки.
– Не знаю, – поморщилась Ариадна.
– Может, помните, как звали первую любовь Иры?
– Не знаю.
– Она не рассказывала о зоне?
– Нет.
– Не упоминала тех, с кем вместе сидела?
– Нет.
– Может, что‑то есть в переписке? – цеплялась я за последнюю надежду. – Женщины, как правило, часто пишут из мест заключения.
Ариадна отвернулась к окну.
– Кира какие‑то письма получала. Когда Ирину впервые посадили, свекровь постоянно с конвертами бегала, слезы лила. А чего реветь? Надо было нормально девчонку воспитывать.
– Где письма? – обрадовалась я. – Можно на них взглянуть?
Брови дамы взметнулись вверх.
– Полагаете, я их храню? У меня еле‑еле архив гения Алексея Михайловича в шкафах уместился.
– Неужели вам совсем не интересно? – не выдержала я.
Ариадна Олеговна сложила руки на коленях.
– Сами сказали, Ирине сорок пять! Вдумайтесь! Ей скоро на пенсию. И что я, по‑вашему, обязана по сию пору водить ее за руку? Настал ее черед помогать мне. Но где дочь, которой отданы мои лучшие годы? Не вижу, не слышу от воровки слов благодарности, не получаю знаков внимания, никаких, ни моральных, ни материальных. По какому праву вы явились сюда с упреками? Ставите мне в вину, что я не помню, как звали детей, которые более трех десятилетий назад сюда заглядывали? Еще спросите про сексуальную распущенность девицы! Извините, я не вела список любовников Ирины. Она с тринадцати лет под мужиков ложилась. После смерти Киры Алексеевны мне пришлось разбирать ее бумаги, и там, среди груды ее ужасных, никому не нужных поэм, нашлась медицинская карточка девчонки. Свекровь ее подальше запрятала, и это редкий по разумности поступок. Не представляю, как бы я среагировала, наткнувшись на документ, допустим, за год до посадки Ирины. Два аборта! Первый сделан в четырнадцать! Второй через год! И до кучи – венерическая инфекция. Очень не хотелось рассказывать чужому человеку эти малоаппетитные подробности, но вы меня буквально вынудили! Ирина проститутка и воровка, эти два занятия часто связаны. С меня хватит. Прощайте, более не беспокойте.
– Сейчас уйду, – пообещала я, – последний вопрос, из области литературы.
Ариадна Олеговна удивилась:
– О книгах?
– Да, – кивнула я, – наверное, у вас обширная библиотека.