Третий глаз алмаз - Дарья Донцова 19 стр.


Я правильно говорю?

– Амбарцумян позвали к Юрию, – уточнила я.

– И чего? Гинзбург тут каждый день, это его шоу! Сам затеял, сам курирует.

– У него же дочь похитили!

Ксю попятилась.

– Гонишь!

– Нет, вчера в новостях объявили, по телику, сообщил тот канал, где ваше шоу идет.

– Я чертов ящик не смотрю, – пробормотала Гинзбург, – я в нем работаю, – и опять поднесла к губам рацию.

– Да, слышу… улица Бромская? Такая в Москве есть? Ага, дом шесть, квартира тоже шесть. Знаю! Вчера по телику сообщили.

Ксю сунула рацию в карман.

– Слышала?

– Спасибо, вы мне очень помогли.

– Я не про адрес! Уже слух про похищение покатился.

– А Юрий Гинзбург приехал на работу. Я бы в такой ситуации уже лежала с инфарктом.

Ксю кашлянула.

– В шоу огромные бабки заряжены. Девочка небось с мальчиком удрала. Они теперь молодые, да ранние. Надумаешь свою Сашу толкать, приходи.

Рация снова запищала. Ксения схватилась за нее и, забыв со мной попрощаться, пошла по коридору, ее голос, отчитывающий очередного сотрудника, потонул в общем шуме. Я пошла на выход. Как поведет себя обычный отец, у которого украли десятилетнюю дочь? Даже если папаша не очень любит ребенка, он будет нервничать, а Юрий Гинзбург благополучно прибыл на совещание.

Глава 9

Москва давным‑давно превратилась в государство. Я часто бываю во Франции и знаю о трудностях, подстерегающих парижанку, которая вышла замуж за парня из Нормандии, но все же нечто общее между Парижем и провинцией есть, а в столице России, перемещаясь с юго‑запада на северо‑восток, вы окажетесь в совершенно другой среде обитания. В Северном Бутове одни обычаи, в Солнцеве – другие, в Орехово‑Борисове – третьи. Даже одеваются люди по‑разному, и подчас в Москве можно обнаружить невероятные места.

Бромская улица оказалась пустырем. Сначала я долго искала съезд со МКАД, потом очутилась в промзоне, которая протянулась на несколько километров, затем попала на шоссе, по обе стороны которого высились серые бетонные заборы, разрисованные неприличными надписями, и в конце концов вырулила на четырехугольный пустырь, в правом углу которого сиротливо маячила автобусная остановка.

Я вышла из «букашки» и прочитала на табличке, висевшей на столбе: «Улица Бромская». Вокруг не было ни души, лишь три бродячие собаки с интересом наблюдали за мной. Я снова села за руль, пересекла на машине вытоптанную площадку, увидела овраги, за ними желто‑серую четырехэтажку, а еще дальше целый квартал блочных башен.

Минут пятнадцать ушло на то, чтобы сообразить, каким образом можно подъехать к зданию. В конце концов я оставила машину, пешком преодолела глубокую канаву и с огромной радостью обнаружила на стене дома нарисованную черной краской цифру «6». Оставалось лишь удивляться, куда подевались первые пять домов.

Шестая квартира была на втором этаже, я нажала на звонок, послушала, как за дверью весело разливается «соловьиная» трель, и, вспомнив слова Ксю о любви Светланы к выпивке, решила повторить попытку, подняла руку и тут заметила на косяке странные темно‑красные куски, похожие на пластилин. К ним прилип клочок бумажки. Я потрогала пальцем комочки и позвонила в соседнюю дверь. Та моментально отворилась, появилась девушка лет двадцати с вытравленными добела волосами.

– Че надо? – без всякой агрессии спросила она.

– Вы не знаете, где ваша соседка?

– Которая? – уточнила хозяйка.

– Светлана Лукашина.

– Она померла! – равнодушно сообщила девица.

– Когда? – ахнула я.

– Светлана Лукашина.

– Она померла! – равнодушно сообщила девица.

– Когда? – ахнула я.

– Вчерась, – пожала плечами блондинка, – а че?

– Лукашина должна мне денег и…

– Тю! Она бухала, – радостно выпалила красавица. – То приличная ходит, то ужратая! Столкнешься в подъезде – не поздоровкается, глаза стеклянные! А еще она тут позавчера у окна наблевала, и ее Танька шваброй охреначила! Может, от побоев и померла! Позвонок ей Танька сломала!

Дверь квартиры, расположенной напротив, распахнулась и с глухим стуком ударилась о стену.

– Сволочь! – заорала толстая баба в слишком коротком и тесном ситцевом халате. – Сука! Не смей брехать. Вот Мишка вернется, он тебе, Ленк, язык выдернет!

– Тю! Танька! – не испугалась Лена. – У глазка караулишь? На лестницу пялишься?

– А че? Место куплено?

– Хоть обзырься, ничего интересного не увидишь! – застрекотала Таня. – Лучше за Мишкой присматривай! Он к Аське из двенадцатой шастает!

– Брехня!

– Вот те крест!

– Врешь!

– Ха! Откудова у Аськи новые туфли? Твой Мишка припер! И драку я видела! Светку рвало у подоконника, а ты высунулась со шваброй и как хренакнешь ее!

– Сама у глазка днями стоишь, – предприняла ответную атаку Таня, – ну вышла я, поддала ей! А кто тут лестницу шкрябает? Я! Остальным по барабану, насрут и пройдут! У нас в деревне и то чище!

– Чего ж ты в Москву приперла! Сидела бы у себя в Зажопье, – завизжала Лена.

– Гадина, – потрясла кулаком Таня.

– …! – не осталась в долгу Лена.

– …! – ответила Татьяна.

– …! – отбила Лена.

– Дамы, спокойно, – приказала я.

– Да пошла ты, – в запале рявкнула Таня, – не стой под стрелой, по башке получишь.

– Полковник Дарья Васильева! – гаркнула я. – Московский уголовный розыск. Или замолчите, или обеих в обезьянник устрою, с комфортом!

– Ой! – пискнула Таня.

– Б…! – вырвалось у Лены. – Извините, я не нарочно! Не в ваш адрес говорено, просто так, в воздух.

– Надеюсь, вы прекратите ругаться и ответите на мои вопросы, – сурово сказала я.

На губах Тани появилась заискивающая улыбка.

– Мы дружим!

– Ага, – подтвердила Лена, – очень даже друг друга любим.

– Я заметила! А главное, услышала ваш обмен любезностями.

– По‑соседски веселимся, – заявила Таня, – шуткуем. Правда, Лена?

– Точняк, – подтвердила та. – Поорем для тонуса и чай пить сядем. Нас ваще водой не разольешь.

– Отлично. Когда вы видели Светлану в последний раз? – приступила я к допросу.

– Позавчера, – бойко сообщила Ленка, – я мимо двери случайно шла, услыхала шум, в глазок торкнулась – Танька Лукашину шваброй хреначит!

– Да нет у меня швабры, – залепетала Таня. – Вот вы полковник…

Я кивком ее поощрила.

– Но ведь и баба! – продолжала Таня. – Скажите по‑женски! Обидно ж, когда вымоешь, уберешь, а кто‑то возьмет и нагадит! Я лестницу мою, очень грязь не люблю. Тока отскребла плитку, гляжу, Светка блюет! Ну не удержалась, отходила ее веником! Наркоманка хренова.

Назад Дальше