И отношения этих людей иногда переплетаются в такой змеиный клубок, что они бегут за помощью. Большинство в милицию.
Некоторые ко мне. А дальше… Дальше бывает по‑разному.
И вот эти двое сидели напротив меня. И на коленях капитана Панченко лежала коричневая папка, а это значит, что они зашли ко мне не просто так, не на огонек. Зашли по делу. Что ж, я не в лучшей форме, но в состоянии поддержать разговор. К тому же аспирин, похоже, начал действовать, и в голове у меня прояснилось. Правда, лучше мне от этого прояснения не стало: по‑прежнему внутри моего черепа бескрайняя пустыня вместо мыслительной деятельности. И посредине пустыни стоит здоровенный монумент с надписью: «Я понятия не имею, зачем эти двое ко мне притащились!!!».
Это действительно так. Я никого не ждал из их конторы к себе в гости.
Мне нечего с ними обсуждать. Уже три недели я был вне всяких дел. Сначала я просто отдыхал (с полного одобрения Генриха), а потом случилась одна вещь…
Но это слишком личное. Об этом позже.
За все время я палец о палец не ударил. Я не брался ни за одно дело.
Тем более в последние энное количество дней.
Так какого же черта они пожаловали? Я так разволновался, что едва не произнес свой вопрос вслух. Но вовремя сдержался. Пусть сами скажут.
И они не подкачали. Они сказали. И когда они сказали, я был удивлен.
Неприятно.
3
– Извините за поздний визит, – деликатно начал Панченко.
– Но лучше поздно вечером, чем рано утром, – впервые раскрыл рот его спутник. И широко улыбнулся. Я понимающе кивнул. Иногда человеку так хочется сострить, что стоит посмеяться над его первой шуткой, дабы предотвратить все последующие.
– Константин Сергеевич, – Панченко снова взял разговор в свои руки, никак не отреагировав на замечание белобрысого – Вы сотрудник частного детективного агентства?
– Угу.
Панченко что‑то пометил в своих бумагах, должно быть, написал:
"Подозреваемый сказал «угу».
– Это вы по работе? – капитан вопросительно посмотрел на меня.
– Что? – не понял я.
– Я имею в виду ваше лицо. Производственная травма?
Далось им всем мое лицо! У некоторых с самого рождения физиономии похуже.
– Я в отпуске, – мрачно ответил ^. – Это бытовая травма.
– А‑а‑а, – протянул Панченко. – Ясно. Ну вы впредь поосторожней в быту, ладно?
– Угу, – сказал я и прикинулся, что совсем не заметил ехидную усмешку белобрысого: от уха до уха. И как таких клоунов берут в правоохранительные органы?! Тогда я решил взять инициативу на себя. Я же, в конце концов, хозяин, а они гости. Причем гости без ордера. Это я сразу понял. На это у меня чутье. Будь у них ордер, стали бы они вытирать ноги!
– Так вы насчет моего лица? – осведомился я. – Оно не представляет общественной опасности, не переживайте.
Конечно, беременные женщины и лица с болезнями сердца могут испугаться, но я обещаю, что не появлюсь на улице в светлое время суток, пока мои травмы не будут залечены. Честное слово. Могу дать подписку.
– До подписки мы еще дойдем, – пообещал Панченко, и мне стало как‑то неуютно – Хотя я был хозяином, а они – гостями – И я уже не был уверен насчет ордера.
– В светлое время вы, значит, не выходите на улицу? – неожиданно жестко спросил белобрысый. – Только ночью, да? И куда вы ходите ночью, что возвращаетесь с такой рожей?
– Заявляю протест против употребления слова «рожа» в свой адрес, – сухо произнес я. – Еще один выпад, и я вызову своего юриста.
– Еще один выпад, и я вызову своего юриста. Будем разговаривать вчетвером.
– Вчетвером оно, конечно, веселее, – согласился Панченко. – В картишки можно перекинуться… Только времени у нас нет, Константин Сергеевич, дожидаться вашего юриста. Давайте уж по‑простому. Мы и вы. Хорошо?
– Не уверен.
– Ну что вы так сразу, – Панченко укоризненно покачал большой коротко стриженной головой. – Я же знаю про вас кое‑что… Вы человек умный, опытный. Сотрудничали с правоохранительными органами.
– Только никому про это не говорите.
– Не скажу! – с готовностью пообещал Панченко. – А вы поясните мне кое‑что, ладно?
– Кое‑что? И я его должен пояснить? – Я с сомнением покачал головой.
Вряд ли я сейчас был в состоянии что‑то объяснить, даже самые простые вещи.
Тем более – загадочное «кое‑что». Мне бы самому кто объяснил, почему женщины вдруг делают то, чего от них никак не ожидаешь, и почему, начав пить, так трудно потом остановиться.
Непременно надо спросить у Панченко. Милиция должна знать.
– Будет лучше, – ответил капитан. – Будет лучше, если вы сумеете кое‑что пояснить.
– Для кого лучше?
– Для вас, – просто ответил Панченко – Для вас, Константин Сергеевич, и еще для родственников Леонова Павла Александровича.
– Кого‑кого? – переспросил я.
– Леонова Павла Александровича, – любезно повторил Панченко. – Кстати, покойного.
Видимо, у меня было несколько удивленное выражение лица.
– Что такое? – забеспокоился Панченко. – Что странного и нелепого я сказал? Вы не знали, что Павел Александрович Леонов скончался? Это вас удивило?
– Все немного иначе, – медленно сказал я. Мне теперь стоило тщательно подбирать слова, – Дело в том, что я вообще не знаю такого человека. Леонова Павла Александровича.
Панченко и его белобрысый напарник переглянулись.
– Сильный ход, – сказал белобрысый и с уважением посмотрел на меня. – Чувствуется, что товарищ с опытом.
– Я‑то с опытом, а вот… – начал было я, но вовремя сумел заткнуться.
Потом мысленно проговорил все, что думал о белобрысом, облегченно вздохнул и приготовился к продолжению разговора.
– Что вы хотели сказать, Константин Сергеевич? – обратился ко мне Панченко. – Пожалуйста, мы вас слушаем.
– Чистосердечное признание, – вполголоса проговорил белобрысый, – и все такое прочее… Вы же знаете, вы же опытный.
Я поторопился улыбнуться, чтобы на моем лице не было видно страстного желания сделать с белобрысым что‑то нехорошее. Выкинуть в окно, например.
– Серега, не гони лошадей, – бросил напарнику Панченко, и в его голосе я услышал некоторое раздражение.
Этого клоуна звали Серега. Ну‑ну. Запомним.
– Вы хорошенько подумайте, – это уже в мой адрес. – Не торопитесь. Нам нужно знать, в каких отношениях вы находились с покойным гражданином Леоновым Павлом Александровичем. И когда вы последний раз видели гражданина Леонова.
– Живым? – уточнил я, и секунду спустя понял, что поторопился с вопросом.
– Или мертвым, – пожал плечами Панченко. – Все равно.
Белобрысый Серега скрестил руки на груди и сверлил меня пронзительным взглядом голубых глаз. Оказывал психологическое давление.
– Н‑да, – я почесал переносицу, стимулируя умственную деятельность, посмотрел на вытертый ковер на полу, на не слишком чистые стекла книжных полок, на пыльный экран телевизора, на проблески вечерних огней в проеме между оконными шторами.