Пока юноша бегает во двор и обратно. Я‑то не буду вам «шить дело». Моя карьера уже сделана.
Я основательно задумался и попутно помечтал о кружке пива, которая пришлась бы мне сейчас как нельзя более кстати.
– Ну вот что, – медленно произнес я. – Эти визитные карточки… Честно говоря, не помню, что я засовывал кому‑либо в карман сразу шестнадцать штук.
Ни знакомым, ни незнакомым.
– То, что вы не помните, еще не значит, что такого не было вообще, – резонно заметил Панченко. – Между прочим, что у вас с лицом? Эта ваша «бытовая травма»…
– Чем еще она вас не устраивает? – сердито отозвался я.
– Объясняю: побитое лицо, помятый вид, явное похмельное состояние.
Неудивительно, что шестнадцать визитных карточек забылись. Люди по пьянке забывают и не такое.
– А этот Леонов… – Я не торопился с вопросом, потому что уже догадался, каким будет ответ. – Он тоже был пьян, когда его сшибла машина?
– Тоже? – Панченко усмехнулся. – Проговорились, Константин. Да, он был пьян. Точнее говоря, когда его нашли и провели определенные медицинские исследования, то оказалось, что в его крови сильное содержание алкоголя. Вот так. Какие отношения у вас были с покойным, Константин? Когда вы его видели в последний раз? Живым или мертвым?
– Фотографию, – сказал я. – У вас уже вспотели пальцы.
– Навряд ли, – ответил Панченко и повернул снимок лицевой стороной. Это была увеличенная паспортная фотография все того же мужчины. Здесь он был на несколько лет моложе. Гражданин Леонов также был гладко выбрит, одет в черный костюм, светлую рубашку и однотонный галстук с немодным увесистым узлом.
Именно такому узлу следовало находиться под тяжелым квадратным подбородком. Самоуверенный взгляд сильного, решительного мужчины. И уголки губ, чуть опущенные вниз, отчего все лицо приобретало выражение презрения к объективу фотоаппарата и всем, кто за ним находился.
За те годы, что прошли с момента съемки гражданин Леонов сильно изменился. Но тяжелый подбородок остался, как осталось и скрытое в уголках губ презрение. Полагаю, оно осталось и после удара несколькими тоннами движущегося металла.
– И что скажете, Константин Сергеевич? – Оказывается, голос Панченко мог быть и вкрадчивым. – Узнаете?
Я вернул ему фотографию, прокашлялся и отчетливо проговорил все, что мог ему сообщить, не вызывая при этом дополнительных подозрений. Я сказал:
– То, что этого человека зовут Павел Александрович Леонов, я впервые услышал от вас. Он называл себя просто Паша. Мы познакомились прошлым вечером… Или даже ночью. Вместе выпили. Потом я пошел к себе домой, он – к себе. По крайней мере, мне он сказал, что пойдет домой. Я действительно не помню, что давал ему свои визитки. Это была наша первая и единственная встреча. Точное время нашей встречи и всего последующего также сказать не могу. Помню, что была ночь. Автобусы уже не ходили. Или еще не ходили.
– Это все очень хорошо, – пробормотал Панченко, лихорадочно записывая какие‑то слова на листе бумаги. – Это просто чудесно… Вы пошли домой пешком, да?
– Да. Я не пользуюсь своей машиной уже с неделю.
– Потому что сильно пьете, да? Боитесь разбиться на обратном пути из бара? Или из ресторана? Где, кстати, вы выпивали вместе с Леоновым?
Я прикрыл глаза, изображая мучительный процесс напряжения памяти.
– Нет, не помню.
– Константин, вы же вроде как частный детектив, да? – В его устах «вроде» прозвучало издевкой, но мне было не до обид. – Если вы вдруг всучили ему свои визитки… Может, вы предлагали ему свои услуги? Может, он просил вас о помощи в каком‑то деле? Может быть, ему угрожали?
Я снова закатил глаза, обхватил голову руками и даже отчаянно замычал.
– Если вы вдруг всучили ему свои визитки… Может, вы предлагали ему свои услуги? Может, он просил вас о помощи в каком‑то деле? Может быть, ему угрожали?
Я снова закатил глаза, обхватил голову руками и даже отчаянно замычал.
Негромко, но с чувством. Потом разочарованно покачал головой.
– Вот убейте, не припомню, что он там говорил…
– Если бы здесь был Серега, он бы вам ответил: «Обязательно убьем, если не вспомните», – улыбнулся Панченко. – Ага, а вот, кстати, и он…
Хмурый Серега с шумом ворвался в квартиру.
– Темно уже, а я фонарик забыл дома, – пожаловался он. – Спичками светил, да только ни черта не разглядеть. Надо забирать эту тачку на тщательный осмотр.
– Хорошая идея, – одобрил Панченко. – Но это в следующий раз. – Он закрыл папку. – Время позднее, меня жена заждалась, у младшего сына уроки проверить надо…
– Он не раскололся? – метнул на меня стремительный взгляд Серега.
– Пока держится, – усмехнулся Панченко, поднимаясь с дивана. – Да ты не кати бочки на Константина Сергеевича. У него тоже есть заслуги перед правоохранительными органами.
– Ну‑ну, – недоверчиво пробормотал Серега. Моя персона явно не внушала ему доверия.
– У меня даже есть знакомые в Управлении, – не слишком уверенно похвастался я. Вроде того как остановленный гаишником водитель начинает придумывать себе родственников, работающих в госавтоинспекции.
– В вытрезвителе, что ли? – сострил белобрысый и сам же рассмеялся.
– Не в вытрезвителе, дурак, а в отделе кадров, – тихо сказал я, когда дверь за гостями закрылась. – И мне сообщили по секрету, что с завтрашнего дня всех белобрысых идиотов будут увольнять. Ты под номером один в этом списке, Серега.
Впрочем, я забыл про белобрысого уже через минуту. Меня занимало другое. Я встал под душ и стал медленно закручивать кран с горячей водой, пока не перекрыл ее совсем. После этого я выдержал секунд двадцать и с диким воплем выпрыгнул на кафель.
Затем последовали две чашки крепкого кофе. И тогда я попытался вспомнить все – от начала и до конца.
5
Черта с два. Последовательной цепочки слов и событий у меня не получилось. Так, отдельные эпизоды. Начало и конец каждого тонули в густом тумане. Все равно, что смотришь фильм не целиком, а десять минут из начала, десять минут из середины и десять минут финала. А потом твоей фантазии предоставляется широкий простор для придумывания связей между увиденными кусками. Моя фантазия куда‑то отлучилась по делам, и между воскрешенными в памяти эпизодами оставались большие вопросительные знаки. И я ничего не мог с этим поделать.
Все начиналось с фразы:
– Чего уставился, рожа?
Вопрос адресовался мне – Под рожей, как нетрудно догадаться, также подразумевался я. Но в тот момент мне непросто было до такого додуматься. Я сидел за столиком в дальнем углу бара и чувствовал легкое покачивание, словно на прогулочном теплоходе. Топливом для этого теплохода послужили двести граммов водки (охлажденная «кристалловская») и несколько стаканов розового грузинского вина. Не так уж много. Но мне хватило. Я чуть навалился грудью на стол, глупо улыбался и смотрел прямо перед собой. Потому что сил повернуть шею в сторону не было. Да и смысла в поворотах не было. Я все равно не соображал, что именно вижу перед собой. Это и сыграло со мной шутку. Для кого‑то смешную, для меня – нет.
В баре (я и вправду не помнил его названия, а также обстоятельств, которые занесли меня именно в это заведение) было людно, и я еще удивлялся, почему за мой столик никто не подсаживается.