– Покупала дорогой сорт.
– Тебя обманули, всучили дерьмо, смешали зерна! – констатировала Мила. – А ты, как чукча, поверила. Помнишь Степку?
Я отвернулась к окну. Забыла сказать: Милка пять раз выходила замуж, но все ее браки не просуществовали и полгода. Милке на жизненном пути встречались вполне нормальные парни, но они не понимали, по какой причине, придя домой после напряженного трудового дня, должны становиться к плите, чтобы пожарить для просидевшей безвылазно в четырех стенах супруги картошку. Заявления Милки о руках художницы, которыми нельзя ничего держать, кроме кисти и палитры, сначала удивляли представителей сильного пола, потом злили, а затем подвигали на побег. В конце концов Милка, заперев свою квартиру, перебралась под крыло к маме и папе. Кстати, разведясь, она не порывала отношений с экс‑мужьями – перезванивается с ними, поздравляет с днем рождения, Новым годом и так далее. Милка хороший друг, и лишь в качестве жены она абсолютно неудобоваримый вариант.
Первый супруг моей бывшей одноклассницы, Степа, был летчиком. Один раз он отправился на Чукотку, где в магазине среди вечной мерзлоты на полках обнаружил мешки с зернами кофе – жуткого дефицита по голодным постсоветским годам.
Степа робко спросил у продавщицы:
– Сколько даете в одни руки? Полкило взвесите?
– Хоть все забирай, – махнула рукой аборигенка. – Только совсем плохой крупа, испорченный. Нам с Большой земли впервые привезли. Что это такое, и не понять – не рис, не гречка, не пшено. И, похоже, оно стухло. Наши брали, пытались суп варить, кашу делать, горько получается, даже с маслом в рот не лезет.
Степан прибыл домой с двумя мешками первосортной арабики и с тех пор рассказывал эту историю всем гостям, ставя джезву на огонь.
– Ты хочешь поговорить о сортах кофе? – прищурилась я.
– Нет, конечно, – слегка обозлилась Милка. – Слушай, случилась беда…
Подруга, художественная натура, принялась рассказывать с присущей ей экспрессией. Милке свойственно гиперболизировать любую ситуацию: маленькая царапина у нее превращается в «разверстую, кровавую рану»; головная боль, самая обычная неприятность, – «режет пилой с огромными зубьями со страшной силой»; громкие голоса слегка подвыпивших соседей принимаются за «ужасающий скандал с мордобоем и пальбой из ракетных установок». Милка не врет, она так воспринимает ситуацию, поэтому все исходящее из ее уст следует смело делить на два, а то и на три.
– Есть такие мерзогадостные Велигжановы, – зачастила Мила, – Кирилл и Филипп, владельцы турбюро. Кирилл страстный коллекционер и постоянно затевает обмены с папой. Я его не знаю, но наслышана о нем. Так вот, Кирилл Велигжанов продал папе жутчайшую вещь! Ужасную! Опасную! Отвратительную!
– Колчан с отравленными стрелами? – предположила я.
– Хуже!
– Засушенную человеческую голову?
– Ой, фу! Нет, намного гаже!
– Что тогда? – заинтересовалась я.
На мой взгляд, маленькая, сморщенная, пугающе натуральная голова, которую дядя Антон приволок из Африки, наимерзейшее пополнение его коллекции. Когда ботаник продемонстрировал мне экспонат, я, забыв о приличиях, скачками понеслась в туалет. Даже быстрый шепоток тети Ани: «Вилочка, не переживай, Антошу снова надули, головенка ненастоящая, сувенир, умело изготовленный для туристов. Я ее изучила – глаза пластмассовые, а кожа совсем не человеческая» – не помог. Весь съеденный ужин оказался в унитазе, и я поклялась никогда не входить в музей Каркина, пока там экспонируется сей непотребный сувенирчик.
– Крокодил! – вытаращила глаза Милка.
– Живой? – подпрыгнула я.
– Нет! Дохлый!
– Господи, зачем Антону труп?
– Это не труп!
– Аллигатор все же живой? – вновь подпрыгнула я.
– Сказала ведь, умерший.
– Значит, труп.
– Нет, – упорно твердила Милка.
– Послушай, так не бывает, – решила я воззвать к логике, которая есть у каждого, пусть даже в небольшом объеме у таких творческих натур как Милка. – Любое существо либо живо, либо отъехало в мир иной, среднего состояния не случается!
– А кома? – азартно воскликнула Милка. – Вспомни Юрку!
Я вздохнула. Последний муж Милы, тихий, безобидный математик Юра, заболел гриппом и впал в бессознательное состояние. Юрий пролежал почти три месяца, а затем умер.
– Кома и есть среднее состояние, – вещала Милка, – ни туда, ни сюда, застрял между жизнью и смертью!
Я вцепилась пальцами в край стола.
– Хочешь сказать, что Антон купил для своей коллекции водное пресмыкающееся, пребывающее в коме?
– Вилка, ты дура!
– А какой еще вывод следует сделать из твоих слов? – обиделась я.
– Папа приобрел чучело!
– Так ведь оно не живое…
– Дослушай до конца! – взвилась подруга.
– Так говори же! Только четко, внятно, понятно, – рассердилась я. – Сообщай лишь факты, а не свои домыслы.
– Жизнь с Олегом наложила на тебя отпечаток, – не удержалась от замечания Милка, – рассуждаешь, как следователь.
Я встала и пошла к двери.
– Эй, ты куда? – забеспокоилась подруга.
– Извини, мне пора работать.
– А как же я?
– Отправляйся домой.
– Но мне нужна помощь!
– Увы, рукопись скоро сдавать.
– Вот ты какая… – заныла Милка, – бросаешь подругу в беде…
– Сама виновата, говоришь глупости. Надо же, живое чучело!
Милка вскочила, подбежала ко мне, обняла за плечи и зловеще прошептала:
– Вилка, оно зомби!
– Кто?
– Чучело!
Приступ смеха подкатил к горлу, вся злость на наглую Милку испарилась в одну секунду.
– Да ну? – сдерживая хохот, спросила я. – Крокодил‑зомби? Это супер. И чем он занимается? Охраняет дом? Это же здорово, можно сэкономить на сторожах.
– Он перемещается по дому, – все так же трагически, но с легкой ноткой обиды возразила Милка.
– Постоянно?
– Ну… раз в три дня примерно. Стоял в гостиной на рояле, потом очутился на полке в библиотеке.
– Тебе не пришло в голову, что чучело переносят люди?
– Нет!
– Почему? Это естественно. Домработница стирала пыль, или тетя Аня села постучать по клавишам и убрала урода, чтобы не стошнило при виде красавчика.
– Лариска, горничная, его и пальцем не тронет, а мама боится Роберто до инфаркта.
– Кого?
– Роберто.
– У вас гости?
– С тобой невозможно общаться! – взвыла Милка. – О ком я сейчас веду речь?
– О чучеле в коме.
– Верно. Его зовут Роберто.
– Очень мило, – кивнула я, – красивое имя, вполне подходит для аллигатора из хорошей семьи, волею злого рока ставшего зомби.
– У меня беда, – вдруг тихо и совершенно нормально сказала Милка. – К кому с ней идти? Только к лучшей подруге.