– Чем у тебя вообще голова забита?
– Ладно, ты без денег нервничаешь, оттого туго соображаешь. В письме напишем, чтоб деньги упаковали в кейс, который, само собой, повезу я. Кейс надо оставить в контейнере на улице Погодина, где‑то в 9.40. Подъезжает мусорка, контейнер забирает и далее следует на свалку. Мальчики Аркаши следуют туда же. Если и смогут кейс найти, то, само собой, уже пустой. Пусть голову ломают, куда и как деньги по дороге ушли. Кстати, сегодня шофер с этой самой мусорки завтракать заезжал, в кафешку на Савельевской. Народу там всегда тьма, машины впритык стоят. Жует дядька не торопясь, где‑то с полчаса. Аркашины мальчики потоскуют, к тому же со стороны все это выглядит подозрительным. Когда и в какой момент деньги из‑под носа увели, сообразить будет трудно. Я засмеялась.
– Так… Ты, конечно, прихватишь второй кейс. Пустой выбросишь в контейнер, а с денежками спокойно махнешь домой?
– Конечно.
– А если проследят? – напомнила я.
– Но не до двери квартиры. У меня соседка в отпуск уехала, ключ от своего жилища мне оставила. Зайду к ней, оставлю деньги, пусть полежат маленько…
– Кейс у тебя в руках заметят, – нахмурилась я.
– Повешу мешок на шею, плащ надену, белый, трапецией. По дороге деньги из кейса придется быстренько в мешок переложить. Купюры надо требовать крупные, чтоб долго не возиться. Парни близко подкатить не рискнут, так что при известной ловкости провернуть это нетрудно…
– Они могут проверить кейс после того, как ты бросишь его в контейнер, – сказала я.
– Вряд ли, опасно.
– Его может увидеть шофер мусорки.
– Рискнем. Хотя контейнером он особо не интересуется.
– А если Аркаша заявит в милицию?
– Это тоже вряд ли… Врагов у него полно, он гадать начнет, кто из них ему свинью подложил.
– Он может не дать ни копейки… – нахмурилась я.
– Как же… слабо старичку. Любовь, она дорогого стоит, а последняя и вовсе бесценна. Раскошелится.
– А я что рассказывать должна?
– Шла по улице, подскочили двое, затолкали в машину, глаза завязали, куда‑то привезли. Держали вроде бы в подвале, еду приносили, когда свет выключали, на пол ставили. Потом в масках вошли, опять глаза завязали, вывели и в машине повезли куда‑то. Велели до ста сосчитать. Повязку сняла, сижу на скамейке в парке Пушкина. Времени продумать всякие детали у тебя будет сколько угодно. Ну?
– Исключать милицию нельзя, – покачала я головой.
– Аркаша будет держать меня в курсе. Перепугается, гад, наболевшим начнет делиться.
– Засыпаться – раз плюнуть.
– Рискнем, – хмыкнула Танька. – В случае чего скажешь, что пошутила. Приласкаешь папулю, никуда не денется, простит.
– Меня – возможно, но не тебя.
– Моя идея – мой риск.
– Когда‑нибудь мы доиграемся, – вздохнула я.
– Дуракам везет, – хохотнула Танька.
– Как ты мне сообщишь, что на скамейке в парке пора объявиться?
– На даче телефон есть. Позвоню. Ты сядешь на автобус и приедешь. Не зря говорят: все гениальное просто.
Мы посмотрели друг на друга сначала усмехаясь, потом растянули губы шире, а после и вовсе принялись хохотать.
– Ну? – хмыкнула Танька.
– Заметано, – ответила я.
* * *
На следующее утро муж отправился на репетицию, Димка трудился, а я за газетами сходила. Приехала Танька, и мы взялись за работу. Письмо получилось лаконичным и устрашающим.
Письмо получилось лаконичным и устрашающим. Танька сумму проставила, я нахмурилась, а она от широты души хлопнула еще один нолик.
– Ну и аппетиты у тебя, – покачала я головой.
– Рисковать, так по‑крупному. Есть такие деньги у папули?
– Есть, – кивнула я. – У папули много чего есть, вопрос только – захочет ли он раскошелиться?
– А куда ему деваться…
Следы своего трудового подвига мы тщательно уничтожили.
– Ну вот, – почесала Танька за ухом, – письмо подброшу, и завертится машина.
Меня стали одолевать сомнения.
– Танька, может, подождем с твоим планом? Не ко времени сейчас. У Аркаши с Ленчиком нелады. Пожалуй, не до меня папуле…
– Не дергайся. Решили, значит, нечего тянуть. Ленчик сам по себе, а у нас время – деньги.
– Меня муж на работу отвозит, а Димка встречает. Когда меня, по‑твоему, «похитить» могут?
– У тебя завтра «окно» в занятиях есть?
– Завтра среда? Есть.
– Вот и сходи в магазин…
День выдался пасмурным, настроения с самого утра никакого. Я чертыхнулась, глядя в зеркало, и Таньку помянула недобрым словом. Ох, и вляпаемся мы с ее гениальными планами… Не сносить нам головы… Но в одном она права: затеяли дело, так надобно его до конца доводить… Валерка в ванную заглянул, спросил хмуро:
– Ты готова?
Последнее время виделись мы редко, а говорили и того меньше. Покидать он меня не спешил, но злился и копил обиду.
– Готова, – ответила я, думая о своем.
– Тогда поехали. Я сегодня вечером задержусь, – сказал он уже в машине. – Твой мальчик тебя встретит?
– Конечно. А ты к своей «бабушке» поедешь? – съязвила я. Валерка глаза выпучил, но промолчал. Да, настроение сегодня ни к черту, и мужа я зря дразню. Какой‑никакой, а все‑таки муж, и следует соблюдать приличия. Мы подъехали к школе.
– Спасибо, – кивнула я, стараясь быть поласковее.
– Пока, – ответил он, помолчал немного и вдруг спросил:
– Ладка, как мы докатились до всего этого?
Отвечать я не стала, хлопнула дверью и ушла.
Из школы позвонила Таньке на работу. Поздоровавшись, она лихо поинтересовалась:
– Ну что? Приступим?
– Приступим, – вздохнула я.
– Не слышу боевого задора.
– Да пошла ты к черту…
– Все там будем… Адрес помнишь, где ключ спрятан, знаешь. Жратвы на целую роту, книг – библиотека, на любой вкус. До половины шестого я в своем кабинете.
Мы простились, и я трубку повесила.
«Окно» у меня с часу до половины третьего. В учительской я возвестила всем желающим услышать, что иду в магазин, накрапывал дождь, и составить мне компанию никто не решился.
Я вышла из школы, раскрыла зонт и направилась к остановке. Дача художника Петрушина, давнего Танькиного приятеля, бездаря и алкоголика, располагалась практически в черте города, в полутора километрах от объездной дороги, в деревне Песково. Добраться туда можно было автобусом, но делать это я поостереглась: не ровен час встретишь знакомых. Потому на троллейбусе доехала до конечной, а к деревне пешком отправилась, напрямую через лесок, аэродром и озеро без названия, по крайней мере, мне оно не было известно.
Дождь понемногу расходился, идти было сыро и грязно, но я не торопилась и шла осторожно, потому как в подвале сидеть радость небольшая, а здесь хоть и дождь, но все‑таки свежий воздух и стены не давят.
Деревню я прошла задами, ориентируясь на высоченную черепичную крышу.