Я прилегла на диван в Аркашином кабинете, а подняться уже не было сил.
– Да ты горишь вся, – ахнул Димка.
Я и сама чувствовала, что‑то со мной не то, и жар и озноб, неужто воспаление легких подхватила?
– Надо «Скорую», – засуетился Димка, но я категорически покачала головой:
– Нет. Отвези меня домой.
Димка начал протестовать и за десять минут вывел меня из терпения. Не выдержав, я прикрикнула на него. Он обиделся и стал мне выговаривать: где твой дом, и где мой, и когда он будет общим? Одним словом, нашел время… Мне стало обидно, я заплакала, Димка устыдился и доставил меня домой. По дороге молчал и все косился.
Муж был дома. Хоть брак наш давно уже стал не настоящим, нарушать приличия все‑таки не стоило. Димка проводил меня до двери квартиры и ушел, а я позвонила. Валерка открыл дверь и ахнул:
– Ладка…
Как выяснилось, сообщить ему, что я жива и здорова, в суматохе забыли. Валерку мне стало жалко, а потом Димку и себя, конечно, тоже, затем пришла Аркашина очередь. Я опять заревела, сама не зная почему, и вроде бы задремала.
Из дремы меня вывел телефонный звонок.
– Тебя, – сказал Валерка.
– Кто?
– Не назвался.
– Принеси телефон, – попросила я, догадываясь, кто решил меня побеспокоить. И точно: я услышала голос Ленчика.
– Как прошла встреча, торжественно? – спросил Ленчик.
– Слезно. У тебя как дела?
– Жив‑здоров… В догадках теряюсь…
– Напрасно. Лома я терпеть не могу…
– Наслышан…
– А ты мне нравишься.
– Выходит, я тебе должен? – хохотнул Ленчик.
– Не выходит. Ты мог меня с дерьмом смешать, а принял как порядочный, пальцем не тронул. Я добро помню. Считай, мы квиты. Да, вот еще что: решишь с Аркашей поквитаться, не забудь, что я есть на белом свете.
– Не забуду, и ты знаешь почему…
Теперь я хохотнула.
– Прости, говорить мне сейчас неудобно… Увидимся, даст бог…
– Увидимся, вот только с делами разберусь, а там…
– Удачи в делах. – Я повесила трубку. Смотрела в потолок и ухмылялась. Очень занятным показался мне наш разговор…
Валерка то и дело заглядывал в спальню и в конце концов лег рядом, правда, одеяло принес свое. Ночью мне сделалось совсем плохо, температура подскочила почти до сорока, перепуганный супруг вызвал «Скорую». Ехать в больницу я отказалась, лежала и думала: бог шельму метит… это мне за грехи…
К утру температура спала, взамен пришли слабость и апатия. Часов в девять позвонил Димка, голос какой‑то сердитый.
– Как себя чувствуешь? – спросил он.
– Плохо, Дима. Ночью «Скорую» вызывали.
– Я сейчас приеду.
Тут я забеспокоилась.
– Дима, – сказала жалобно, – ну что ж Валерку‑то в нелепое положение ставить. Он сейчас дома. Выздоровлю, увидимся.
– А то твой муж ничего не знает, – рявкнул он неожиданно зло.
– Одно дело знать, другое видеть, – ласково начала я, но слушать меня он не пожелал, прервал на полуслове:
– Ты из меня дурака не делай, я все прекрасно вижу…
– Что? – не поняла я.
– Все, – сказал, как отрезал, – может, я и дурак, но не настолько.
– Что ты болтаешь? – пролепетала я. – У меня голова кругом, руки дрожат, а ты вместо сочувствия бог знает какие глупости говоришь…
– Я предложил приехать.
Чтобы ухаживать за любимой женщиной, когда она больна. Только ведь тебе это не нужно, верно?
– Что ты такое болтаешь? – разозлилась я; так слово за слово, принялись ругаться. Мне обидно стало, и опять я заплакала и бросила трубку.
Тут нелегкая принесла Таньку.
– Ты и вправду болеешь, что ли? – удивилась она.
– Дурака валяю, – огрызнулась я.
– Смотри‑ка, температура, а Лом сказал – прикидывается. То, говорит, была здорова, как лошадь, то вдруг слегла.
– Ему бы самому так слечь, меня порадовать…
– Это вряд ли. Здоровьем его бог не обидел. Знаешь, как бывает: кому мозги, кому здоровье… Ладно, отлеживайся, тебе сейчас побольше спать надо. Личико у тебя совсем больное… Деньги я спрятала, выздоровеешь, отметим это дело.
– Отметим, – неохотно согласилась я. Танька вернулась от двери.
– Слушай, если ты больная лежишь, может, дашь ключ от Аркашкиной квартиры? Тебе она сейчас без надобности. Мне папулю пригреть надо: обворованный, несчастный, прибегал, к заднице моей жался, в общем, решила осчастливить, а дома Вовка.
– Возьми, – равнодушно кивнула я, и Танька меня покинула.
К вечеру у меня опять поднялась температура. Телефон звонил, а я даже подойти не смогла: головы от подушки не поднять. Муж из театра вернулся, напоил меня чаем и даже поцеловал, правда, в лоб, но с большой нежностью. Я нуждалась в утешении и припала к его груди, он стал говорить что‑то ласковое и гладить меня по плечам, потом принес лекарство с кухни, заставил выпить, растер грудь какой – то гадостью, в общем, проявил заботу. Тут опять зазвонил телефон, Валерка подошел, снял трубку и очень зло ответил:
– Нет ее.
Я голову от подушки оторвала и спросила:
– Кто?
– Никто, – сказал он. – Номером ошиблись.
Видно было, что врет, и на душе у меня вдруг как‑то стало нехорошо… Валерка сел рядом со мной, за руку взял и принялся о театре рассказывать. Я его слушала, понемногу успокаиваясь, и не заметила, как уснула.
Ночью меня точно ударили: вскочила в постели, страшно так, и чувствую, что беда рядом. Я хотела встать, позвонить Димке или Таньке, а лучше обоим, но от моей возни проснулся Валерка.
– Ты чего? – спросил испуганно. Ночные страхи показались мне глупыми.
– Сон плохой приснился, – слукавила я. Валерка меня обнял, к себе покрепче прижал, шепча на ухо что‑то нежное и бестолковое.
В восемь утра звонок в дверь, Валерка открыл. В комнату влетела Танька, не бледная даже, зеленая какая‑то. Я испугалась.
– Что? – спросила, а она в рев.
– Ладка, что случилось‑то, господи, что случилось! Димка Аркашу убил.
– Как? – ахнула я, отказываясь верить, а сердце уже щемило: не зря, ох не зря меня ночью тоска мучила…
– Ладка, что будет, что будет‑то, – вопила Танька. – Лом, подлюга, все он подстроил. А я‑то, дура, сама ему разболтала, о господи, все, все пропало.
– Да расскажи ты путем, – заорала я.
– Да что рассказывать, все, доигрались. Лом сволочь, говорила тебе, не вяжись, все он, все он. Я ему сдуру брякнула, что Аркаша у моей груди греется, ну, что на квартире твоей встречаемся, черт меня дернул ему рассказать! Да разве ж я знала, господи? Мы с Аркашей, а в дверь звонок. Мы не открываем, ботать начали, того гляди дверь вышибут. Аркаша пошел, а я лежу. Слышу, Димкин голос, на отца орет, мне бы, дуре, выйти, а я лежу, уж очень злая на Аркашу была, замучил старый черт, пусть, думаю, по мозгам получит. Димка его, видно, за грудки схватил, а Аркаша ему пощечину, а Димка его и ударил.