– Собственно, тут моя вина. Я проклинала день, когда дала сыну дневники. Ты бы видела своего отца в последние годы. Он стал буквально одержим. Забросил работу, жил случайными заработками, носился по всей области в поисках каких‑то свидетельств… Даже твое рождение его не образумило! У твоей матери имелся повод проявлять недовольство, тем более ей было совершенно не понять, что такое он ищет. Если бы какой‑то клад, золото, бриллианты, а он искал ключи неизвестно от чего.
– Почему же неизвестно? – пожала я плечами. – От места заточения нечистой силы.
Бабка хмуро взглянула на меня и отрезала:
– Не юродствуй, твой отец верил в это. Впрочем, убеждена, что в самое последнее время у него появилась другая теория.
– Да? Какая? – заинтересовалась я.
– Не знаю. Он что‑то рассказывал, но в то время любое упоминание о кинжалах вызывало у меня нервный тик. Однажды я застала его за тем, что он рассказывал тебе о монахах‑воинах, а тебе тогда не было и годика.
– Ну и что?
– Нормальный отец рассказывал бы сказку про Колобка, – огрызнулась бабка, а я пожала плечами.
– Про Колобка банально, а вот монахи‑воины…
– Он специально возил нас в Троице‑Сергиеву лавру, в тот самый храм, где Сергий Радонежский благословил иноков Александра и Родиона и отправил их в войско Дмитрия Донского. По легенде, они начали Куликовскую битву поединком с лучшими воинами Орды.
– Помню, помню, – кивнула я, боясь, что бабуля чересчур увлечется и от рассказа об отце перейдет к историческим событиям, которые меня совершенно не волновали в тот момент. – Пересвет и Ослябя. А кстати. Пересвет – это что, фамилия?
– Темнота! – хмыкнула бабуля. – Какие тогда могли быть фамилии у простых парней? Александром он стал после пострига, а имя, данное ему родителями, Пересвет. Точно так же Родион до пострига звался Ослябя.
– С этими именами у нас вечная путаница, – хихикнула я, намекая на свое собственное, и показала бабуле язык. – А почему отца так заинтересовали эти двое?
– Он утверждал, что в Средневековье существовал орден монахов‑воинов…
– Конечно. Были тевтонский, ливонский, а еще знаменитые тамплиеры.
– Нет, он имел в виду Россию. Тайный орден, который, если верить ему, просуществовал чуть ли не до революции. И, возможно, существует даже в наши дни.
Мысль показалась мне довольно фантастической, но в целом понравилась. Почему бы и нет?
– Иноки давали клятву и проворачивали тайные операции во имя веры. То есть творили черт‑те что по приказу церковного начальства. Надеюсь, им не часто приходилось грешить во имя Господа.
– Ты хочешь сказать, это было что‑то вроде касты убийц? – ахнула я. – Круто. Очень бы подошло для триллера. Слушай, а какое‑либо подтверждение идее есть или отец просто все выдумал?
– Конечно, есть. Твой отец был на редкость щепетилен, когда дело касалось истории, все перепроверял по несколько раз. Разумеется, никаких документов, подтверждающих существование воинов Господа, он не нашел. Да их и не могло быть, раз Орден тайный. Но вот косвенные доказательства…
– И прапрадед, по его теории, нарвался на этих самых воинов Господа? – наливая себе вторую чашку чая, спросила я. – Но какой смысл в убийствах? Боялись, что правда о них выйдет наружу? Ну и что? На дворе был двадцатый век, и все их тайны…
– Откуда мне знать? – отмахнулась бабка. – Я читала то же, что и ты.
– Могла бы послушать отца повнимательнее, – попеняла я. – Тогда бы я сейчас знала продолжение и не изнывала от любопытства.
А что за друг забрал бумаги? Надеюсь, он все‑таки представился?
– Кажется, его фамилия Ильин. Да, Ильин. Но твой отец никогда не упоминал человека с такой фамилией, поэтому я немного рассердилась на твою мать. В конце концов, бумаги – это все, что осталось мне на память о сыне. Не считая тебя, конечно.
«Представляю бабулино „немного рассердилась“, – мысленно усмехнулась я. – Ураган в прериях или наводнение в Майами! Надо знать бабулю… Надеюсь, мама пережила тот катаклизм без глубокой душевной травмы».
– Ты не пыталась их вернуть? – задала я вопрос, неплохо изучив свою бабушку.
Она взглянула исподлобья.
– Пыталась. Но не преуспела. Потом прошло время, и я успокоилась. В общем, бумаги пропали.
– А имя у того Ильина было, или, представляясь, он обошелся фамилией? – допытывалась я.
– Зачем тебя его имя? – нахмурилась бабка.
– Для общего развития.
– Нестор. Ильин Нестор Васильевич. Тебя так увлекли дневники? – В голосе бабки звучало беспокойство.
– Не настолько, чтобы я бросилась разыскивать Ильина, если ты об этом. А имя Матюша тебе ни о чем не говорит?
– Матюша? – еще больше нахмурилась бабка. – Откуда ты о нем знаешь?
– Может, ты все‑таки ответишь на мой вопрос? – съязвила я.
Бабуле он не понравился. Я испугалась, что отвечать она не будет, но бабушка, как видно, здраво рассудила, что в таком случае и она от меня ничего не добьется, и любопытство, как всегда, победило.
– Был у твоего отца один приятель… Непонятно, что их связывало? Совершенно непутевая личность. Тщедушное создание с задатками хронического алкоголика. Кажется, он коллекционировал оружие, а еще скупал краденое.
– Барыга? – вскинула я голову. – Действительно, занятное знакомство.
– Что за выражение! – скривилась бабуля. – Ладно. Твои познания в воровском жаргоне я спишу на увлечение детективами. Теперь твоя очередь. Откуда ты о нем знаешь?
– Вчера познакомилась на рынке, – вздохнула я. Врать бабуле не хотелось.
– Да? И что?
– Ничего. Подошел и спросил мое имя, затем поинтересовался именем моего отца.
– И ты не послала его к черту?
– Как можно! Человек уже в годах…
– И он отдал тебе кинжал?
Я вздохнула вторично:
– Не сердись, я хотела сначала понять…
– И соврала родной бабке.
– Но я же покаялась.
– Слава богу, хоть на это ума хватило. И что сказал Матюша?
– Что это ключ и теперь я за него в ответе.
– Чушь.
– Согласна. Должно быть, он решил, что раз отец столько лет искал этот кинжал, он должен отдать его мне.
– Интересно, как он к нему попал? – озадачилась бабуля.
– Мне тоже интересно. Но ничего объяснить он не пожелал, а я стояла дура дурой, знать не зная, что в свертке. Сегодня постараюсь его найти и задать этот вопрос.
– Было бы лучше, если б ты держалась от всего этого подальше.
– Обещаю, что как только удовлетворю свое любопытство… А фотографии прапрадеда у нас случайно нет? – решила я сменить тему.
– Нет. Все, что осталось – только четыре тетради дневников. Марфа Семеновна сберегла их в память о родителях любимого Левушки. Она всю жизнь посвятила ему, даже замуж не вышла. Она и меня вырастила, умерла, когда мне было тринадцать. Ее похоронили на Снегиревском кладбище. А после войны разрушенную церковь снесли и устроили там заводской полигон, так что ее могилу сровняли с землей, как и многие другие.