Но особого интереса я у него не вызвала, он зевнул и отвернулся, а я по тропинке прошла в глубь двора: сарайчик, который, думаю, должен был рухнуть еще лет тридцать назад, детские качели и клумба. Тропинка привела к двери, выкрашенной ярко‑красной краской, на фоне побеленного кирпича она выглядела заплатой.
Дверь была приоткрыта, вниз вела лестница, на верней ступеньке сидел кот и щурился на солнце.
– Идиллия, – хмыкнула я.
Новостройки вовсю теснили старые дома, почти вплотную к забору высилась девятиэтажка, и я с грустью подумала, что очень скоро и этот дом снесут, до сего времени он простоял лишь из‑за упорства жильцов, не желавших покидать родные пенаты. За шатким забором слева тянулись сараи, облюбованные торговцами с благословенного юга (они использовали их под склады), ветхий сарайчик во дворе тоже не был обойден вниманием – возле него высились штабеля пустых ящиков.
Стараясь не спугнуть кота, я сделала шаг к лестнице (кот все‑таки сбежал) и начала спуск. Пять ступеней, впереди дверь, другой не наблюдалось, значит, именно здесь живет Матюша.
И вдруг дверь начала открываться… Я замерла, ожидая появления Матюши, растянула рот до ушей, готовясь произнести: «Придется вам мне кое‑что объяснить», но вдруг подумала, что вовсе не хозяин может сейчас появиться, а кто‑то другой, к примеру, те самые ребята, которых я видела в джипе и на рынке, а Матюша между тем по какой‑то причине не хотел, чтобы я с ними встречалась. В общем, вместо того, чтобы сделать шаг вперед, я поспешно сделала три назад. Если выйдет хозяин, мы можем и во дворе поговорить. Быстро оглядев двор, я прошла к скамейке и как раз успела устроиться на ней, наклонилась к собаке, с намерением ее погладить. Пес, кстати, не возражал. Если сейчас покажется кто‑то из тех парней, моего лица он разглядеть не сможет, а если Матюша…
Дверь распахнулась, и во двор вышел мужчина. Рослый блондин в шикарном бежевом костюме в тонкую полоску. Под мышкой он держал трость и вообще выглядел франтом. При этом в нем было столько достоинства, что хихикать по поводу его внешнего вида сразу расхотелось. И шикарный костюм, и даже дурацкая трость непостижимым образом выглядели очень естественно. Одно было непонятно: что такой тип мог здесь забыть?
Он притормозил, достал из кармана очки и тут заметил меня. Я же всецело сосредоточилась на собаке, лишь исподлобья поглядывая на блондина. Собачка повела себя загадочно, вскинув морду, собралась зарычать, но вместо этого вдруг заскулила и даже сунула голову под скамейку.
– Ты чего, дурень? – слегка растерялась я, машинально приподнимаясь.
Блондин усмехнулся, надел очки и не спеша пошел со двора.
Надо сказать, сердце у меня в груди по неизвестной причине екнуло, что здорово разозлило, потому что я некстати подумала: я вроде собачки – вместо того чтобы победно усмехнуться в ответ, начала ерзать. «Сукин сын! – подумала я в досаде (данные слова относились к блондину). – Каким взглядом одарил… Ладно, сочтем его комплиментом моей красоте». И в самом деле, разве нашу красоту можно не заметить?
Вместо того чтобы спокойно двигать к Матюше, я поднялась и весьма осторожно направилась к калитке, самой себе не желая признаться, что блондин меня очень заинтересовал.
И в этом интересе, как ни странно, не было ничего сексуального. То есть, наверное, все‑таки что‑то было, уж очень хорош, черт бы его побрал, но вместе с тем зрела в душе уверенность, что он не просто так тут появился. «А как?» – попыталась я себя образумить, но не преуспела – в голове творился полный кавардак, так что выходило, я сама не знаю, с какой такой стати отправилась за ним.
С самым что ни на есть скучающим видом я распахнула калитку и вышла на улицу, даже начав что‑то мурлыкать себе под нос. Блондина нигде не было. Он точно сквозь землю провалился! Улица вообще была пуста: ни машин, ни прохожих.
Он точно сквозь землю провалился! Улица вообще была пуста: ни машин, ни прохожих. Выглядело это почему‑то странно, точно не взаправду. И я вдруг подумала, что видела это когда‑то во сне: пустынная улица, на которой не правдоподобно тихо, и я сама… «Не мог же он раствориться в воздухе», – вторично призвала я себя к порядку. И тут услышала громкое «ка‑ар», подняла голову и обнаружила здоровенную ворону. Она сидела на ветке дерева, что напротив, и вроде бы глумливо ухмылялась.
– Ну уж нет! – сказала я и хихикнула слегка нервно. – Если бы он был брюнетом, еще куда ни шло, а так… Кыш! – махнула я рукой, ворона каркнула еще раз, точно дразнясь, и полетела. – Это у меня, как видно, наследственное, – постояв немного в печали, изрекла я, – вечно натыкаться на ворон…
Я проследила за полетом птицы – а ну как рухнет о землю и обернется блондином? Он о землю, а я в психушку. Но нет, птичка благополучно переместилась на соседнюю крышу, а потом и вовсе скрылась с глаз.
– Психушка отменяется, – кивнула я удовлетворенно и вернулась во двор.
За короткое время там произошли кое‑какие перемены: кот теперь сидел на заборе, а дворняга без особого энтузиазма его облаивала, на меня опять‑таки внимания не обращая. Я спустилась по лестнице. Лампочка внизу не горела, но света, который струился в распахнутую дверь, хватало, чтобы увидеть: звонок отсутствовал, Я постучала в дверь и стала ждать. Прошло не меньше минуты, за дверью тишина. Я вновь постучала и снова безрезультатно. Это показалось странным. Я подергала дверь – закрыто. Матюша не мог покинуть двор, минуя меня. Или мог? Может, есть еще калитка? Я поднялась по лестнице и, выйдя во двор, огляделась. Пес угомонился, кот исчез. Калитки не было. Мог Матюша махнуть через забор? Если только теоретически…
Тут я обратила внимание на окна рядом с дверью. Если я ничего не путаю, это как раз окна квартиры Матюши. Дом за давностью лет просел, и ближайшее окно оказалось на одном уровне с землей. Две короткие шторки задернуты. Слегка стыдясь, я заглянула поверх них. Передо мной была просторная гостиная, с высоким потолком с лепниной, все довольно обшарпанное, однако этот недостаток компенсировали антикварная мебель и роскошная люстра.
В первое мгновение мне показалось, что комната пуста, пока, приглядевшись как следует, я не увидела Матюшу – он стоял на коленях возле роскошной печи, выложенной изразцами с бело‑синим рисунком. Потеряв остатки стыдливости, я вытянула шею, стараясь понять, что он там делает. В этот момент он чуть сдвинулся вправо, и я увидела, что он пристраивает на место паркетные дощечки. Потом Матюша поднялся, придавил их ногой, а я шарахнулась от окна, боясь, что он меня заметит.
Так‑так… У старикана тайник в полу. Может, и не врут люди, утверждая, что у него остались золото‑бриллианты? Зачем еще человеку нужен тайник? Матюша был занят, оттого и не стал дверь открывать. Надеюсь, теперь мне повезет больше. Я спустилась по лестнице и опять постучала. С тем же результатом: дверь мне не открыли. Это здорово разозлило. Я собралась пнуть дверь ногой, чтобы дядя сообразил, что просто так я не уйду, и тут услышала:
– Вы чего стучите?
Вздрогнув от неожиданности, я подняла голову и увидела женщину, которая заглядывала в распахнутую дверь наверху.
– Мне нужен Матюша, – пояснила я, переведя дух.
– Так нет его, ушел. В магазин ушел, минут тридцать назад. Я в окно видела.
Объяснять тетке, что я тоже видела Матюшу в окно, в его собственное, и не далее как три минуты назад, я не стала, и с хмурым видом начала подниматься по лестнице. Никуда этот хмырь не денется, придется ему объяснить мне, что за странные у него фантазии и с какой такой стати он решил, что я должна в них участвовать.
– Говорите, в магазин ушел? – спросила я, потому что тетка все еще стояла в дверях и настороженно на меня поглядывала.