– Разбудить Сашку и бежать. Куда? Все равно… бежать». Вместо этого я легла и накрылась одеялом с головой, давясь слезами. Мне было страшно оставаться здесь, но покидать дом еще страшнее.
Я лежала без сна, вздрагивая при малейшем шорохе, доносящемся с улицы. Несколько раз мне казалось, что подъехала машина. Я бросалась к окну и вздыхала, никого не увидев, то ли с облегчением, то ли разочарованно.
Алексей явился под утро. Я, видимо, задремала, потому что услышала, что он вернулся, только когда хлопнула входная дверь. Он вошел, сел в кресло и стал не спеша раздеваться. Я приподняла голову от подушки. Было почти светло, и я хорошо его видела. Лицо у него было хмурое, он взглянул на меня, подошел и буркнул:
– Подвинься.
Я торопливо сдвинулась к стене. Он лег, повернулся ко мне спиной и натянул одеяло на плечи.
– Где ты был? – минут через десять спросила я. Голос мой звучал заискивающе. Я разозлилась на себя за это, но что‑то изменить было уже невозможно. Я кашлянула и повторила:
– Где ты был?
– К тебе это не имеет никакого отношения, – заявил он.
Некоторое время я лежала, прислушиваясь к его дыханию, затем отвернулась к стене и опять заревела, тихо, вжимаясь лицом в подушку, очень боясь, что он услышит, но он не услышал.
Когда я проснулась, Алексея рядом не было, и это, признаться, меня напугало. Я торопливо оделась. Сашка на улице звала котенка, и я с облегчением вздохнула.
– Мама, – кинулась она навстречу мне, – можно я с дядей Алешей в лес пойду?
– Ты не будешь ему мешать?
– Нет, он сказал, если мама разрешит, он возьмет меня с удовольствием.
– Да, конечно, иди, – кивнула я, радуясь, что какое‑то время не увижу его. – Ты завтракала?
– Ага. С бабушкой и дядей Алешей. А ты соня, так дядя Алеша сказал. – Она смешно сморщила нос и побежала в огород.
Я умылась, размышляя, чего мне стоит ждать от жизни. Как будто никаких перемен после вчерашнего разговора. Впрочем, может, перемены уже есть, просто я пока о них не знаю. В кухне Екатерина Ивановна чистила картошку.
– Доброе утро, – сказала я.
– Здравствуй.
– Чем‑нибудь помочь?
– Огурцы в салат порежь да садись завтракать. Мы уже ели.
– Спасибо, что‑то не хочется. Чаю выпью. Мы замолчали. Екатерина Ивановна стояла ко мне спиной, вроде бы всецело сосредоточившись на своей работе, и вдруг спросила:
– Тебя Лешка от мужа увел? – Я растерянно молчала, пытаясь найти правильный ответ. – Ясно, – вздохнула она. – Муж, поди, не чета моему охламону…
– Екатерина Ивановна…
– Молчи. Не знаю, что у вас там, только вижу, что он тебе не пара – если и зацепил чем, надолго не удержит. Ты в душу лезть к нему не смей, ты к мужу вернешься, а он… Не слушай меня, – совсем другим голосом попросила она. – Глупости болтаю. Не мое дело. Только ты меня пойми, сын у меня один и… – Она отвернулась, махнув рукой, а я тупо разглядывала узор на скатерти, не зная, что ответить, как объяснить ей. – На работу он не устроился? – вздохнула она. – Значит, врет, чтоб мать не расстраивать. Опять с дружками… Господи… не доведут они его до добра. Только разве он мать послушает. У меня хороший сын, – вытерев слезы, заявила она. – Хороший. Уж я‑то знаю.
– Конечно, – пробормотала я. Мы растерянно смотрели друг на друга, пока я вдруг не попросила:
– Расскажите мне о нем.
– Чего ж рассказывать, – пожала она плечами.
– У него спроси.
– Он со мной не откровенничает, – заметила я. Прозвучало это с неожиданной обидой.
– Может, и правильно. Отучили его душу открывать.
– Кто отучил? – спросила я, сама себе удивляясь – мне‑то что за дело?
– Добрые люди, – усмехнулась Екатерина Ивановна, села на стул и посмотрела на меня с печалью. – Он хороший человек. Всегда таким был… и остался. Конечно, из тюрьмы он другим вернулся…
– Из тюрьмы? – ахнула я, хотя чему ж удивляться, там ему самое место.
Екатерина Ивановна нахмурилась.
– Выходит, не знала… Сидел он. Дружку спасибо. Были дружки – неразлейвода. В армии вместе служили, а после армии Лешка только на неделю домой объявился и к нему. Большие деньги стал зарабатывать, мне квартиру купил. Бог с ними, с деньгами, да и с квартирой… Дружок‑то негодяем оказался, Лешка в тюрьму, а он живет себе припеваючи. Господь прощать велит, и я простила. А сын вряд ли. Характер не тот.
– Как зовут дружка? – с внезапно нахлынувшим страхом спросила я.
– Тебе зачем? – нахмурилась Екатерина Ивановна, встала, махнула рукой и заметила с досадой:
– Зря я тебе рассказала. Он узнает, мне достанется, и правильно: не лезь не в свое дело.
Я вышла на крыльцо в крайнем волнении. А что, если… Зачем гадать, надо поговорить с Алексеем. Зная его характер, нетрудно предположить, что разговаривать со мной он не станет. Но если догадки мои верны, выходит…
– Мама, – крикнула Сашка, появляясь из огорода, – я кузнечика поймала, хочешь покажу?
Екатерина Ивановна беспокоилась за сына. Наверное, она привыкла вот так ждать его. не зная, где он, когда вернется, каждую минуту готовая выбежать на крыльцо… Я замечала, как она вдруг замирала, точно прислушиваясь к чему‑то внутри себя, горестно вздыхала и шла дальше.