– Ты исключительно проницательна, – хмыкнул он, подозвал официанта, заказал себе коньяк и кофе и вдруг посмотрел исподлобья тем особым взглядом, который я ненавидела и боялась. Узкие губы дрогнули в презрительной усмешке, а глаза точно говорили: «Я тебя насквозь вижу». В такие минуты я не сомневалась, что все так и есть, и признавала за Ником эту особенность: читать чужие мысли. От его взгляда было не уйти, не спрятаться, я спокойно выдержала его, отлично зная, что этим Ника не обманешь. Он опять усмехнулся, будто подтверждая мою мысль, а я вздохнула. – В чем дело, счастье мое? – спросил он.
– Настроение ни к черту. Сына не видела больше месяца.
– Да? Вроде бы Рахманов у тебя частый гость. Тачка новая – его подарок? Или появился еще кто‑то?
– Его. Это отступные за то, чтобы я не приставала к нему с ребенком. Он не хочет, чтобы мальчик ко мне привязался, говорит, так лучше для сына.
– Разумно, между прочим. Кстати, Рахманова пару раз видели в компании с этой журналисткой, как ее… черт… – Я замерла, совершенно невероятно, чтобы он забыл имя Кузьминской, у Ника отменная память, и то, что он сейчас валяет дурака и морщит лоб… – Не помнишь ее фамилию? – спросил он.
– Нет. Зовут Елена, это точно.
– Ага. Так вот, вдруг твой Рахманов решил, что ты для него неподходящая пара?
– Вот уж новость, – усмехнулась я. – Решил и решил, черт с ним. И баб у него всегда было, как грязи. Правда, выбор его слегка удивляет, он не боится перейти дружку дорогу?
– Вот у него и спроси при случае. Поговаривают, что о близкой свадьбе с Долгих теперь и речи нет.
– Что так?
– Они придерживаются разных идеологий, трахаться это не мешает, а вот все остальное…
– А с Рахмановым они, выходит, соратники?
Ник хихикнул:
– Да уж, один другого стоит. Бог с ними, с небожителями. Нам бы документики найти. Долгих на днях устроил мне разнос, кстати, к тебе рекомендовал присмотреться. Сомнения у него есть, что твой Француз ничегошеньки тебе не сказал.
– Он‑то сам откровенничает со своей подружкой?
Ник опять хихикнул:
– Это было бы забавно. Может, и брякнул что сдуру, не зря же между ними черная кошка пробежала. Интеллигенты поболтать‑то любят, правда, за Долгих я такого раньше не замечал. Определенно, последнее время они видятся нечасто, она то и дело уезжает в Москву, в общем, роман близок к закату, и нашего небожителя это очень печалит. Я вот что подумал: может, твой Рахманов ее окучивает с целью вразумить, вернись, он все простит?
– Что такого она успела натворить?
– Говорю тебе, с этими идейными одна морока. Какая‑нибудь болтливая сволочь шепнула, чем наш небожитель зарабатывает свои миллионы, тетка дала задний ход, потому как дура, и оба теперь страдают. Он от любви, она, должно быть, от глупости. Ум с сердцем не в ладу. Как только мамаша героини отбросит копыта, деточка улетит, и все: абзац роману. Наверное, оба уже это поняли. Если бы кто спросил мое мнение, я бы сказал: оно и к лучшему, да кто ж меня спрашивать‑то будет?
Ник допил коньяк и весело посмотрел на меня.
– Ну, что? Осчастливишь папу?
– Перебьешься. Рахманов хотел приехать, – добавила я, видя, как зрачки его глаз сузились, сделав его похожим на кошку. Очень опасную кошку.
– Не везет. А я‑то думал, оторвемся, если уж ты сама решила мне позвонить. Ладно, пока. Ублажай своего Рахманова. – Он поднялся, бросил деньги на стол и, прихватив куртку, покинул кафе.
Мы встретились с ней недели через три, уже в конце зимы. На этот раз случайно. Я проезжала мимо торгового центра и увидела, как она спускается по ступенькам.
На этот раз случайно. Я проезжала мимо торгового центра и увидела, как она спускается по ступенькам. Остановила машину и пошла ей навстречу. Она то ли не видела меня, то ли не хотела замечать, но едва не прошла мимо.
– Елена Сергеевна, – окликнула я.
Она остановилась и ждала, когда я подойду ближе. Лицо ее осунулось, она выглядела измученной, даже больной.
– Здравствуйте, – сказала отрывисто и нахмурилась, как будто была недовольна, что встретила меня.
Я стояла, загораживая ей дорогу, пытаясь понять, зачем вообще вышла из машины, и вдруг сказала:
– Вы плохо выглядите.
– Я похоронила маму, – ответила она.
– Сочувствую.
– Спасибо. – Она пожала плечами и сделала шаг.
Я хотела проститься и уйти, но, странное дело, не могла сдвинуться с места, стояла и смотрела на нее.
– Вы уедете? – спросила тихо.
– Да. Завтра.
– Это хорошо, – кивнула я.
– Для кого? – Теперь ее голос звучал вызывающе резко.
– Для вас в первую очередь. Вы неосторожны.
– Вот как? – Она улыбнулась в свойственной ей манере, уголками губ. – Вы были правы, Юля. В этом городе люди боятся сказать лишнее слово. Но материала на статью мне хватит. Надеюсь, после того как ее опубликуют, ситуация изменится. И я, и мой друг в этом уверены.
– Я бы не стала на это особенно рассчитывать. И скажите вашему честнейшему человеку, чтобы не очень суетился, иначе в скором времени окажется где‑нибудь в Тмутаракани на весьма незавидной должности.
– Я думаю, он знает об этом.
– Надо же, – усмехнулась я, но тут же добавила: – Извините. Она молча кивнула и опять сделала шаг.
– Эта ваша статья… – торопливо сказала я. – Вы рассчитываете…
– Я рассчитываю привлечь внимание к тому, что здесь происходит. К сожалению, у меня по‑прежнему нет доказательств.
– Вы что, его в тюрьму посадить мечтаете? – хмуро спросила я.
– Вряд ли это получится. Хотя я согласна с теми, кто считает: преступник должен сидеть в тюрьме.
– Вы в самом деле этого хотите?
– Зачем вы задаете эти вопросы? – разозлилась она.
– Да или нет? – не отставала я, и вновь холодок прошел по спине, и в то мгновение я уже поняла, что все решила.
– Да, – резко ответила она, и в этом коротком и резком «да» не было и тени сомнения.
– Хорошо, – выдохнула я и почувствовала облегчение.
У меня теперь тоже не было сомнений, я ей верила. Иногда очень трудно объяснить, почему и как вдруг приходит решение. Выиграем мы или проиграем, уже неважно, главное было другое: я ей верила. И меня не останавливала ни ее неосторожность, ни тем более возможные последствия. «Наверное, проиграем, – спокойно подумала я. Но попробовать стоит. Бутерброд падает маслом вниз. Закон Мерфи. Ну и хрен с ним, кто ж будет есть бутерброд с пола, как бы он там ни падал?»
– Проверьте сегодня свою почту, – сказала я и пошла к машине.
Она нахмурилась, вроде бы не понимая, я видела, что она продолжает стоять, глядя мне вслед, и улыбнулась.
Я приехала к Виссариону в середине дня. Из‑за отсутствия клиентов в это время он обычно сидел за стойкой и читал. Я подошла, приподняла книгу и посмотрела на обложку: «Три товарища».
– Нравится? – спросила с улыбкой.
– На свете много такого, ради чего стоит жить, – замысловато ответил он, впрочем, я к этому давно привыкла.
– Мне больше по душе «Черный обелиск».