Нас познакомил Волков этой зимой на торжественном вечере, посвященном какой‑то очередной годовщине. Я поздравляла собравшихся от имени фонда “Честь и достоинство”, который основал Дед (он был просто помешан на всяческих фондах, они росли как грибы после дождя, и во всех этих фондах я кем‑нибудь числилась, неизменно выступая на различных торжествах в роли свадебного генерала). Двоих из присутствующих мужчин (не считая Волкова) я знала неплохо, еще одного если и видела раньше, то сейчас припомнить не могла. На меня же они взирали так, точно знали всю мою подноготную, как оно скорее всего и было.
– Не желаете взглянуть? – кивнул один из них на кровать. Я подошла ближе. Мужчины посторонились, а я на мгновение зажмурилась. Конечно, труп – это труп и ничего приятного увидеть я не ожидала, но этот прямо‑таки вызвал у меня шок. Я потерла переносицу и заставила себя открыть глаза. Мужчины молча ждали. Я кашлянула, словно извиняясь, и перевела взгляд на убитую. Сейчас трудно было определить, сколько ей лет. Выглядела она ужасно: глаза вылезли из орбит, из открытого рта торчали скомканные доллары, вокруг шеи девушки был обмотан чулок, голова ее была приподнята и странно вывернута, конец чулка закреплен на спинке кровати. Скорее всего ей сломали шею. Но этого убийце показалось мало, и он зачем‑то разрезал ей живот, и не просто разрезал, а аккуратно разложил содержимое на кровати с двух сторон от трупа. Постель была густо перепачкана кровью, а на стене, прямо над головой убитой, привет от свихнувшегося ублюдка: крупные буквы тоже кровью – “Сука”.
– Что скажешь? – спросил Волков, подойдя к кровати.
– Впечатляет. – Я поспешно отвернулась.
– Вот‑вот. Соображения есть?
– Он псих.
– Само собой. Еще какие‑нибудь ценные замечания?
– Замечаний нет, есть вопрос.
– С вопросом обожди. Значит, ничего стоящего тебе в голову не приходит?
Я оглядела комнату, пытаясь понять, чего от меня добивается Волков. В комнате царил образцовый порядок, если не считать окровавленной постели, надписи да еще бутылки коньяка на полу.
– Она не сопротивлялась? – вопросительно заметила я.
– Никаких следов борьбы. Одежда на убитой отсутствует, за исключением гипюровых трусиков.
– На честь девушки не посягали?
– На это ответит специалист, но я уверен: он ее не изнасиловал.
– Почему он, а не она? – спросил Славик, подходя ближе.
– Что‑то я не слышала о маньяках‑женщинах, – заметила я с усмешкой, – а это работа маньяка.
– Не скажи, – покачал головой Волков. – Надпись видишь?
– Ревность?
– Почему бы и нет?
– Тогда пошарь среди ее дружков. Кому‑то не нравилось, как девушка проводит время, и он внес в это свои коррективы. Как ее зовут?
– Кудрина Алла Дмитриевна. Танцовщица в ночном клубе “Пирамида”. Чем они там на самом деле занимаются, тебе лучше знать.
Я нахмурилась, начиная понимать, почему Волков поднял меня среди ночи. “Пирамида”, как и многое в этом городе, принадлежала Деду, неофициально, конечно. Однако, хоть Дед и открещивался от доходного бизнеса и делал вид, что не имеет отношения ни к ночным клубам, ни к многочисленным саунам и массажным кабинетам (он дважды даже выступал с разгромными статьями в газетах о древнейшей профессии и сутенерах в погонах, статьи, кстати, писала я, и цифрам, приведенным в них, можно было верить), так вот, несмотря на все старания Деда откреститься от того, что он, то есть я, в статьях назвал “чумой нашего города”, те, кому хотелось знать, знали, что он‑то как раз и контролирует данную чуму. Зверское убийство, совершенное явным психом, газетчики вниманием, конечно, не обойдут… Одному богу известно, что они смогут накопать в припадке журналистского рвения.
Зверское убийство, совершенное явным психом, газетчики вниманием, конечно, не обойдут… Одному богу известно, что они смогут накопать в припадке журналистского рвения. И все это за несколько дней до выборов.
Я непроизвольно поморщилась, а Волков кивнул:
– Вот тебе и геморрой…
Я согласно кивнула: что да, то да. Теперь скверное настроение Виктора Павловича стало мне понятно: с одной стороны, на него будут давить, требуя, чтобы психопат‑убийца как можно скорее оказался за решеткой (обыватели впадают в транс при слове маньяк), с другой – работать придется с оглядкой, чтоб ненароком не накопать лишнего.
– Сочувствую, – сказала я. Он усмехнулся. – Если не возражаешь, я вас покину, – помедлив, заявила я, присутствующие кивнули, а Волков пошел проводить меня. – Можешь рассчитывать на наше содействие, – заверила я, поспешив утешить его.
– Ага, – хмыкнул он, посмотрел на меня внимательно, точно что‑то прикидывая, и вздохнул:
– Это не все.
– Что, есть еще труп?
– Хуже. Для меня, по крайней мере.
– Что же может быть еще хуже? – в притворном удивлении подняла я брови.
– Вот это. – Он протянул мне визитную карточку. Золотыми буквами на сером фоне значилось: Кондратьев Игорь Николаевич. Следующие три строчки были мне ни к чему, я сама заказывала в типографии визитки для Деда.
Я взглянула на оборотную сторону. По правилам хорошего тона она должна быть девственно чистой, если, конечно, владелец не пожелал оставить кому‑то несколько слов. Владелец не пожелал, но до девственной чистоты оказалось далеко: карточка была заляпана кровью.
– Она была у девицы? – хмуро спросила я. Происходящее нравилось мне все меньше и меньше – какой, к черту, геморрой, дело много хуже.
– Карточка валялась под креслом.
– А кровь?
– Кресло стоит в трех шагах от постели, если ты соизволила обратить на это внимание. А там все залито кровищей.
Мы вышли из подъезда и замерли под козырьком.
– Кто видел карточку? – задала я вопрос, который меня, по понятным причинам, очень беспокоил.
– Я.
– Хорошо.
– Серьезно? – фыркнул Волков. – Может, объяснишь, что ты нашла хорошего во всем этом?
– Не заводись, – миролюбиво попросила я. – Мне это нравится так же, как и тебе.
Мы подошли к моей машине, он взглянул на нее и покачал головой:
– Когда ездить научишься?
– Просто мне не везет.
– Завязывай пить, Ольга. Добром это не кончится.
– Заткнулся бы ты, – от души пожелала я, садясь в машину и намереваясь проститься с Волковым, но он открыл дверь и устроился рядом со мной.
Я ждала, что он скажет, ненавязчиво разглядывая его. Волков выглядел так, как и полагалось выглядеть человеку его звания. Лет сорока пяти, выше среднего роста, с наметившимся брюшком и тем особым выражением лица, которое сразу намекало на его профессию. Он начал седеть, виски отливали серебром, стригся он коротко, жесткие волосы торчали на затылке, образуя венчик, темные брови, нос короткий и прямой, глаза небольшие и в общем‑то невыразительные. Однако Волков умел смотреть так, что под его взглядом становилось как‑то неуютно. Не нравился мне только его рот, узкие губы были слишком малы для этого лица, и улыбаться Волков не умел, вместо улыбки на лице появлялась кривая ухмылка, которая шарма ему не добавляла. Становилось ясно: человек этот далеко не прост и характером обладает скорее всего скверным.
Впрочем, ничего такого я за Волковым не знала, уживались мы вполне сносно, даже испытывали друг к другу симпатию.