За это время ее услуги требовались мне множество раз, но далеко не всегда партнеры были новыми. Некоторым она так нравилась, что они хотели встретиться с ней и в свои последующие приезды.
Кое-кто из них действительно делал это за моей спиной. Но Вика таких вещей никогда от меня не скрывала, ведь это была ее работа, а не личная жизнь. Она прекрасно понимала, что если иностранный партнер оказался в Москве и не позвонил мне хотя бы для того, чтобы перекинуться парой слов по-дружески, то это показатель его отношения и ко мне лично, и к фирме, и к нашему совместному бизнесу. Она понимала, что о таких фактах я должен знать, да и я сам ее неоднократно предупреждал. Нет, не думаю, чтобы она решила утаить что-то от меня.
– Значит, в октябре ничего подобного не случалось?
– Нет. Кстати, тот фирмач-голландец, который 22 октября отвез Вику домой, спал с ней уже два года, в каждый свой приезд.
– Мне нужен перечень всех клиентов Ереминой, – потребовала Настя.
Перечень этот, довольно длинный, был ей предоставлен, и теперь Настя ждала, когда через отдел виз и регистрации проверят, не был ли кто из указанных в списке людей в Москве в тот период, когда исчезла Виктория Еремина. Настя очень надеялась на эту версию, но понимала, что ждать придется долго.
…Добравшись до дома, она обессиленно плюхнулась на диван и блаженно вытянулась. Хотелось есть, но вставать и идти на кухню было лень. Вообще Настя Каменская говорила про себя, что лень родилась намного раньше ее самой.
Провалявшись на диване до позднего вечера, она собралась с силами и выползла на кухню. Еды в холодильнике было совсем мало, выбирать не пришлось: яйцо всмятку и сайра из консервной банки. Погруженная в мысли, Настя не чувствовала вкуса того, что ела. Очень хотелось выпить кофе, но она мужественно боролась со своим желанием, так как знала, что и без того заснет с большим трудом.
Ее мучило ощущение бесполезности того, что она делает, отсутствие даже малейших сдвигов в раскрытии убийства. Ей казалось, что она все делает не правильно, и она боялась, что Колобок будет разочарован. Впервые она работает самостоятельно, а не занимается анализом информации, добытой другими сотрудниками, и не дает им умных советов. Теперь она сама добывает информацию, и советчиков у нее нет.
А еще мучило Настю сострадание к своему начальнику, Виктору Алексеевичу Гордееву, который узнал откуда-то, что среди его подчиненных завелся нечестный человек, а может быть, и не один, и теперь он никому из них не верит, а должен делать вид, что ничего не произошло и он их всех уважает и любит по-прежнему. Похоже на театр, подумала Настя, вспоминая репетицию у Гриневича. С той лишь разницей, что у Колобка отныне и до выяснения ситуации вся жизнь превратилась в спектакль, весь день он должен быть актером на сцене. А настоящая жизнь – только то, что у него внутри, в душе. И если актер, сыграв спектакль, может разгримироваться, пойти домой и пожить своей настоящей жизнью, то у Колобка такой возможности нет, потому что даже дома он постоянно помнит, что кто-то, кого он любит и кому верит, его обманывает. Как он сможет жить с такой тяжестью?
Настя почему-то совсем не думала о том, что с такой же тяжестью на сердце отныне будет жить и она…
Полковника Гордеева трудно было узнать. Энергичный, подвижный, в периоды раздумий любивший быстро ходить по кабинету, сейчас он словно окаменел, неподвижно восседая за своим столом и обхватив голову руками. Казалось, эмоции в нем бушуют и он опасается, что одно неосторожное движение – и все, что накипело, выплеснется наружу. Впервые за все время работы на Петровке Насте стало не по себе в присутствии начальника.
– Что по делу Ереминой? – спросил Виктор Алексеевич. Голос его был ровным, бесстрастным. В нем не было даже любопытства.
– Глухо, Виктор Алексеевич, – честно ответила Настя.
– Ничего у меня не получается. Полный тупик.
– Ну да, ну да, – пробубнил Колобок, глядя куда-то поверх ее головы.
Насте показалось, что начальник ее не слушал, думая о чем-то другом.
– Помощь нужна? – вдруг спросил он. – Или пока справляетесь вдвоем?
– Будет нужна, если я придумаю новые версии. На сегодняшний день проверены…
– Не надо, – все так же равнодушно прервал ее Гордеев. – Я верю, что ты не халтуришь. С Ольшанским отношения нормальные?
– Не ссоримся, – коротко и суховато сказала Настя, чувствуя, как в ней поднимается обида и недоумение.
– Ну да, ну да, – снова кивнул полковник, и снова Насте показалось, что он задает ей вопросы только для того, чтобы изобразить руководящую роль. Ее ответы его не интересуют, он в это время думает о своем.
– Ты не забыла, что с первого декабря у нас должен быть стажер из Московской школы милиции?
– Я помню.
– Что-то не похоже. Осталось десять дней, а ты туда еще не съездила.
Почему тянешь?
– Сегодня же позвоню и договорюсь. Не беспокойтесь, Виктор Алексеевич.
Настя старалась говорить ровным голосом, хотя больше всего на свете ей хотелось в этот момент убежать сломя голову из кабинета Гордеева, запереться у себя в кабинете и расплакаться. Почему он так разговаривает с ней? Чем она провинилась? За все годы работы ее ни разу нельзя было упрекнуть в том, что она по забывчивости чего-то не сделала. Да, она многого не умела, она не владела огнестрельным оружием и приемами единоборств, не могла обнаружить слежку и оторваться от нее, плохо бегала, но память у нее была феноменальная. Анастасия Каменская никогда ничего не забывала.
– Не откладывай, – продолжал между тем Гордеев. – Выбирай стажера для себя, а не для чужого дяди. Подключишь его к делу Ереминой. Похоже, что за десять дней мы убийство все равно не раскроем. Так что будешь с ним работать, а заодно и учить. Не ошибешься – возьмем его на работу, у нас людей не хватает. Теперь другое. Весной к нам приезжала делегация сотрудников итальянской полиции. В декабре планируется ответный визит. Ты тоже едешь.
– Почему? – растерялась Настя. – С чего это?
– А ты не вникай. Едешь – и все. Считай, что это компенсация за испорченный отпуск. Я уговаривал тебя ехать в санаторий, я сам доставал тебе путевку и чувствую себя отчасти ответственным за то, что ты так толком и не отдохнула. Поедешь в Рим.
– А как же Еремина? – глупо спросила Настя.
– Еремина? А что Еремина? Если по горячим следам не раскрыла, то потом уже пять-шесть дней роли не играют. В Рим летишь 12 декабря. Если к этому времени ты убийцу Ереминой не найдешь, то ты не найдешь его никогда. Это очевидно. И потом, без тебя жизнь не остановится. Надо будет что-то делать – сделает Чернышев. Да и стажер будет…
К подбору кадров Виктор Алексеевич относился весьма серьезно, не пренебрегая и выпускниками высших учебных заведений МВД. Каждый год перед началом периода стажировок он по негласной договоренности с начальником учебного отдела Московской высшей школы милиции посылал Каменскую выбрать слушателя, которого направят к ним на практику. Для этого существовала такая удобная «крыша», как приглашение практических работников для проведения отдельных занятий, особенно по криминалистике, уголовному процессу и оперативно-розыскной деятельности. Настя проводила семинар или практическое занятие в двух-трех группах старшекурсников, после чего Гордеев звонил в школу и называл фамилию того слушателя, которого он хотел бы видеть на стажировке у себя в отделе. Конечно, это делалось в нарушение всяческих правил, но Колобку редко в чем-либо отказывали.