Однако в номере пятом этот зал служил птичником. Полкомнаты было забрано сеткой, доходящей до потолка. Перед сеткой стояли удобные соломенные кресла и столы, а в медных кадках росли комнатные деревья.
За сеткой полыхала вся палитра красок — там кипела бурная жизнь, попугаи раскачивались на качелях, кувыркались на трапециях, лазали по сетке, цепляясь за неё клювами и когтями. Один мощным клювом долбил ветку дерева. При этом их щебет, уханье, выкрики на разных языках и громкое хлопанье крыльями не стихали ни на минуту.
У задней стены птичника стояло шесть одиночных клеток, дверцы пяти были открыты, и ночные накидки сброшены. Отдельно стояла закрытая клетка с вышитой на накидке надписью «Чико».
— Кто такой Чико? — поинтересовался Квиллер. — Выселен в собачью конуру? Попал в немилость?
— Бедняжка умер три года назад, — пояснила Тельма. — А его клетку мы сохраняем как память об этой редкостной птице.
— Должен признать, занятная банда! — Квиллер легко представил себе, каково было Тельме, когда попугаев похитили.
Они попивали кофе, сидя в уютных соломенных креслах, и Квиллер вспомнил:
— В пятницу во «Всякой всячине» говорилось, что вы считаете амазонских попугаев необыкновенно умными и разговорчивыми и что ваши болтают на двух языках — английском и португальском. Чем можно объяснить способность птиц усваивать человеческую речь?
— Они подражают людям, с которыми живут, и всему, что их окружает, — детям, кошкам, собакам, голосам по телевизору. Вот Педро жил раньше в Огайо у профессора, так у него запас слов доходит до двухсот. И его хлебом не корми — дай порассуждать о политике. Вон этот Педро — тот, что долбит ветку.
— Ну и клювище! — восхитился Квиллер. — Не хотел бы я встретиться с ним в тёмном переулке.
— Он называется синегрудый, а другие — желтоголовый и красношейка. Вы бы их видели, когда они раскрывают хвосты веером и топорщат перья на голове, — такая радуга!
— Вон тот, с белой каймой вокруг глаз, по-моему, особенно любопытный, он прислушивается к каждому нашему слову, — заметил Квиллер.
— Это Эсмеральда. Она жила в семье музыкантов, и у неё богатейший репертуар — самые разные песни: гимны, шлягеры и даже арии из опёр. К сожалению, она ни одной до конца не знает. Карлотта может пропеть греческий алфавит, но не весь — до буквы «каппа»… Наварро здорово воет по-волчьи. Они подражают всему, что слышат… А вон те две сплетницы, которые сидят клюв к клюву, — это Лолита и Карлотта. Берегитесь, Квилл, — они присматриваются к вашим усам: обмозговывают, как бы их стибрить. Попугаи, знаете ли, очень хитрые.
Квиллер поднялся.
— Ситуация становится угрожающей, — сказал он. — В интересах защиты личной элегантности мне придётся вас покинуть.
В ответ Тельма разразилась своим тихим музыкальным смехом.
Потом, когда они направлялись к выходу, Квиллер уже серьёзным тоном спросил:
— Тельма, вы когда-нибудь были на могиле вашего отца?
— Я даже не представляю, где она.
— А я знаю где. В очень красивом месте. Я охотно свез бы вас туда в воскресенье, во второй половине дня. А потом мы могли бы пообедать в гостинице «Валун» над озером.
— С огромным удовольствием! — воскликнула Тельма.
Уже уходя, он как бы между прочим спросил:
— Ничего, если я напишу о ваших попугаях в моей колонке? И если вы не возражаете, я наведаюсь ещё раз, чтобы уточнить кое-какие детали.
Он чувствовал на себе испуганный взгляд Дженис, но его интересовало только, как отреагирует на его вопрос Тельма.
А у той перехватило дыхание, и она несколько секунд молчала, но потом проговорила так же небрежно, как и Квиллер:
— Этих кудахчущих чертенят и так уже разрекламировали сверх меры. Спасибо, но не стоит.
— Жаль! — вздохнул Квиллер. — А я-то надеялся поболтать с Педро о политике.
— О, в этих вопросах у него на всё своё мнение, только не всегда его можно напечатать, — ответила Тельма.
По дороге домой Квиллер остановился и позвонил на автоответчик Буши:
— Пригласи Дженис покататься на лодке. Я договорился с Тельмой, что повезу её в воскресенье осматривать окрестности.
Не успел он вернуться к себе, как позвонила Тельма.
— Квилл, тот фотограф, что снимал попугаев, приглашает Дженис в воскресенье на лодочную прогулку с пикником на острове. И та репортерша, что была у меня, тоже приглашена, и её муж. Я бы рада была, чтобы Дженис познакомилась с кем-нибудь её возраста, но не знаю, безопасно ли такое путешествие?
«Интересно, что её смущает? — подумал Квиллер. — Лодка? Рулевой? Погода? В чём загвоздка?»
— Джон Бушленд происходит из семейства наших потомственных озерных навигаторов. Он вырос у руля. А мужу Джилл Хендли принадлежит магазин здоровых продуктов в центре города, так что ланч тоже будет вполне безопасным, — успокоил её Квиллер.
Вечером, болтая, как всегда, с Полли по телефону, Квиллер спросил:
— Ты не будешь против, если в воскресенье я пообедаю с другой сотрапезницей? — Он предвидел взрыв возмущения, поэтому добавил: — Тельма никогда не была на кладбище Хиллтоп, где похоронен её отец, и не видела его могилы. Поэтому я подумал, что было бы полезно свозить её туда в воскресенье, а потом пообедать в «Валуне».
— Почему вдруг в этой гостинице? — спросила Полли довольно сухо.
— Ну, она живописно расположена и к тому же историческая достопримечательность. — На самом же деле Квиллер находил, что там как раз будет удобно прощупать Тельму насчёт картофельных чипсов, якобы сделавших её богатой наследницей.
Поздно вечером, но не настолько поздно, чтобы погасить свет, Квиллер растянулся в шезлонге, воздев ноги на диван, и стал обдумывать свой следующий материал для «Всякой всячины», потом прикинул тему следующего, следующего за ним и последующего. Он любил утверждать, что ремесло автора рубрики на девяносто пять процентов состоит из «исканий» и только на пять процентов из «писаний». Коко сидел, не сводя с хозяина глаз. Невозможно было понять, внушает ли он Квиллеру, что пора бы перекусить, или подсказывает какую-то интересную идею для очередной статьи. Квиллер вполне согласен был с поэтом восемнадцатого века Кристофером Смартом, утверждавшим, что разглядывание кота стимулирует работу мозга.
В данном случае трудно было сказать, откуда вдруг в голову Квиллеру пришла странная идея — его ли собственная или внушенная Коко. Во всяком случае, мысли бывшего репортера-криминалиста внезапно обратились к Тони — приблудному коту жительницы Биксби… и к тем двум грузовым фургонам… и к большим ящикам, в которых, судя по всему, были спрятаны краденые телевизоры…
А что если на самом деле в них находились занавешенные на ночь клетки с попугаями? В таком случае тот человек, который поспешил скорее убраться прочь с места происшествия, был Дик — герой, вернувший похищенное. Но тогда выходит, что именно Дик убил похитителя. А если это был Дик, удалось ли ему заполучить обратно выкуп, врученный убитому?
Но потом Квиллер подумал: «Спасителем попугаев мог быть и некто, игравший роль посредника, какой-нибудь проходимец, кому пообещали хорошее вознаграждение. Правда, при таком раскладе получается, что этот посредник, вернув попугаев и укокошив беднягу-водителя, прикарманил выкуп.