Он сразу же отыскал Аткинса.
– Наведи справки в Джорджтаунском университете, – приказал лейтенант. – Там был священник, отец Дэмьен Каррас. Узнай, сохранилась ли его медицинская карта. И еще. Позвони отцу Райли. Я хочу, чтобы он немедленно пришел сюда.
Аткинс удивленно уставился на Киндермана. Словно прочитав его мысли, Киндерман отчеканил:
– Отец Каррас был моим другом. Он умер двенадцать лет назад. Каррас скатился с лестницы Хичкока до самого низу. Я сам присутствовал на его похоронах. И вот я только что видел его. Он здесь, в больнице. В одной из палат. В смирительной рубашке.
В одной из вашингтонских ночлежек Карл Веннамун разливал бесплатную похлебку. Он двигался вдоль длинного дощатого стола, за которым сидели нищие, Несчастные благодарили его, а он неизменно тихим и вкрадчивым голосом отвечал: «Благослови вас, Господь!». Следом за Карлом ступала хозяйка ночлежки, миссис Тремли. Она раздавала здоровенные ломти хлеба.
Пока бездомные, зажав в трясущихся руках ложки, торопливо вычерпывали суп, старый Веннамун забрался на невысокую кафедру и принялся читать им отрывки из Священного Писания. Затем последовала проповедь. Она пришлась как раз на то время, когда посетители дожевывали пирог, запивая его кофе. Глаза священника полыхали огнем благочестия. Голос его гремел, а ритм и паузы завораживали. Ближайшие к нему слушатели находились уже в полной его власти. Миссис Тремли обвела внимательным взглядом лица нищих. Кое-кто уже задремал, ощутив приятную тяжесть в желудке и прикорнув в теплом уголке. Однако большинство нищих внимали священнику, их лица светились. Один старичок даже прослезился.
После обеда миссис Тремли подсела к Веннамуну за опустевший стол. Она подула на горячий кофе в кружке, над которой клубился пар, и отхлебнула глоток. Сложив на столе руки, Веннамун задумчиво уставился на них.
– Карл, ваши проповеди восхитительны, – воскликнула миссис Тремли. – У вас настоящий дар. Веннамун не ответил. Миссис Тремли поставила кружку на стол.
– Подумайте, может быть, вам стоит возобновить публичные выступления, – продолжала она. – Уж сколько времени прошло. Все давно забыли о той трагедии. Вам надо снова выступать перед людьми.
Некоторое время старый Веннамун не шевелился. Наконец он поднял голову и, взглянув на миссис Тремли, тихо произнес:
– Я как раз об этом думал.
Говорят, у каждого человека есть двойник, размышлял Киндерман, совершенно идентичный субъект с точки зрения физиологии. К тому же он реально существует на белом свете. Может быть, здесь и следует искать разгадку? Лейтенант посмотрел вниз на могильщиков, которые с мрачным видом выкапывали гроб Дэмьена Карраса.
У Карраса не оказалось близких родственников, которые могли бы пролить свет на невероятное сходство между ним и тем мужчиной из психиатрического отделения. Не сохранилась и медицинская карта иезуита, после гибели Карраса ее уничтожили.
Другого выхода не было, думал Киндерман. Это единственное, что Дэмьен мог сделать. И сейчас, стоя вместе с Аткинсом и Стедманом у края могилы, лейтенант молился про себя, чтобы тело в гробу оказалось останками Карраса. Но если вдруг случится иначе, то ужас, слепой и сводящий с ума своей безысходностью, вот-вот нависнет над Киндерманом. Нет. Не может быть, решил он. Невозможно. Однако ведь даже отец Райли принял Подсолнуха за Карраса.
– Вот вы говорите «свет», – задумчиво произнес Киндерман.
Аткинс, застегивая воротник своей кожаной куртки, прислушался. Полдень был в разгаре, но холодный ветер свирепствовал вовсю. Стедман не отрывал взгляда от могильщиков.
– Мы наблюдаем лишь часть спектра, – вслух размышлял Киндерман.
– Мы наблюдаем лишь часть спектра, – вслух размышлял Киндерман. – Крошечную щелочку в гамма-излучении, толику света. – Он прищурился и посмотрел на серебристый диск солнца, просвечивающий сквозь серое облако. – Когда Бог молвил: «Да будет свет», – продолжал следователь, – Он имел в виду «Да будет реальность».
Аткинс не знал, что и подумать.
– Они закончили, – объявил Стедман и уставился на Киндермана. – Ну что, открывать?
– Да, пусть откроют.
Стедман отдал распоряжение могильщикам, и они аккуратно отодвинули крышку гроба. Киндерман, Стедман и Аткинс молча смотрели на гроб. Ветер, трепавший их одежду, усилился.
– Выясните, кто это, – наконец выдавил из себя Киндерман.
Тело в гробу не принадлежало отцу Каррасу.
Киндерман и Аткинс вошли в отделение для буйных.
– Мне необходимо видеть больного из палаты номер двенадцать, – потребовал Киндерман. Он двигался как во сне и не мог бы со всей очевидностью сказать, кто он такой и где сейчас находится. Его лишь удивлял тот простой факт, что он вообще еще до сих пор дышит.
Дежурная медсестра Спенсер проверила его документы. Когда она случайно взглянула на него, следователь заметил, что она возбуждена и, очевидно, чем-то напугана. Впрочем, страх поселился теперь в сердцах всех сотрудников больницы. Зловещая тишина проникла в самые укромные уголки здания. Люди в белых халатах передвигались, словно привидения на корабле призраков.
– Хорошо, – коротко бросила медсестра и, достав из стола ключи, повела полицейского по коридору. Пока она отпирала палату, Киндерман посмотрел вверх на потолок и заметил, что еще одна лампочка перегорела.
– Заходите.
Киндерман взглянул на медсестру.
– За вами запереть? – спросила та.
– Не надо.
Девушка окинула его внимательным взглядом и удалилась. Туфли у нее были совсем новые, и подошвы, касаясь плит пола, громко скрипели. Киндерман проводил ее взглядом, а потом вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Подсолнух сидел на кровати и равнодушно смотрел на следователя. Кран продолжал подтекать, и каждая капля ритмично отдавалась ударом сердца. Заглянув в глаза Подсолнуха, следователь почувствовал в груди неприятный холодок. Он прошел к стулу у стены, отчетливо слыша каждый свой шаг. Подсолнух не сводил с него взгляда. Киндерман рассмотрел теперь и шрам над его правым глазом. А равнодушные глаза пациента не давали ему покоя. До сих пор он никак не мог поверить в то, что видел теперь сам.
– Кто вы? – спросил Киндерман. В этой маленькой, обитой войлоком комнатенке голос его прозвучал до неестественности отчетливо. Ему вдруг показалось странным, что звук этот исходил от него самого.
Томми продолжал молча смотреть остановившимся взглядом на посетителя.
В углу с громким стуком падали из крана капли.
Следователь почувствовал, как где-то в глубине души поднимается противная и липкая волна страха.
– Кто вы? – повторил он.
– Я кое-кто.
Киндерман удивленно вытаращился на Томми и вздрогнул. Подсолнух злобно усмехнулся, в глазах его сверкнула ярость.
– Ну, разумеется, вы «кое-кто», – отозвался Киндерман, собирая в кулак всю свою волю и самообладание. – Но кто? Вы – Дэмьен Каррас?
– Нет.
– Тогда кто вы? Как вас зовут?
– Называй меня «легион», ибо нас множество. Дрожь охватила Киндермана. Больше всего ему хотелось убраться сейчас из этой комнаты. Но он словно остолбенел. Неожиданно Подсолнух запрокинул голову и прокукарекал, а потом громко, по-лошадиному заржал.