— Его отец был потрясающий человек. — Глаза у нее загорелись. — Он взял меня к себе в дом, выделил мне отдельную спальню с чистым постельным бельем. Мне наняли частного учителя по английскому. Мне, деревенской девчонке.
— И что его отец просил взамен?
Она прочла его мысли по глазам:
— Ты отвратительный тип.
— Вопрос-то напрашивается.
— Он ничего не просил. Может, он немного загордился, что столько всего делает для обычной деревенской девочки. Только и всего.
Он поднял ладонь:
— Прости, прости.
— Ты видишь худшее в лучших людях, — произнесла она, качая головой, — и лучшее в худших.
Он не мог придумать, что на это ответить, поэтому лишь пожал плечами: пускай молчание и выпивка смягчат настроение.
— Пошли. — Она выскользнула из его кабинки. — Потанцуем. — Она потянула его за руки.
— Я не танцую.
— Сегодня вечером, — возразила она, — танцуют все.
Он позволил ей поднять себя на ноги, хотя и понимал, что это, черт побери, просто кощунство — танцевать рядом с Эстебаном или даже с Дионом.
Ну конечно, Дион над ним открыло потешался, но Джо слишком много выпил, чтобы об этом переживать. Он позволил Грасиэле вести, следовал за ее движениями и скоро поймал ритм, которому мог худо-бедно соответствовать. Они довольно долго оставались на площадке для танцев, передавая друг другу бутылку черного рома «Суарес». В какой-то миг он обнаружил, что в его мозгу разные ее образы накладываются друг на друга: вот она бежит по кипарисовому болоту, словно загнанная дичь, вот танцует в нескольких футах от него, подергивая бедрами, покачивая плечами, запрокидывая голову, чтобы поднести бутылку к губам.
Он убил ради этой женщины. И ради себя самого. Но если и существовал какой-то вопрос, на который он весь день не мог найти ответ, то это был вопрос, почему он выстрелил этому матросу в лицо. Такое делаешь с человеком лишь от гнева. Обычно стреляешь в грудь. Но Джо разнес ему лицо. Тут было что-то личное. Зачарованно глядя на ее покачивания, Джо понял — он сделал это, потому что ясно увидел в глазах матроса: тот относится к Грасиэле с презрением. Она коричневая, и изнасиловать ее — не грех. Во всяком случае, в военных передрягах такой грех легко отпускают. И Сайрусу было почти все равно, будет она живой или мертвой, когда он станет с ней это делать.
Грасиэла подняла руки над головой, а вместе с ними и бутылку. Кривая улыбка блуждала по ее лицу в синяках, глаза смотрели вверх.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О сегодняшнем.
— А что там насчет сегодняшнего? — спросила она, но тут же прочла ответ в его взгляде. Она опустила руки, протянула ему бутылку, и они снова направились к своему столику.
— Мне плевать на этого типа, — произнес Джо. — Мне просто жаль, что не нашлось другого способа.
— Его и не было.
Он кивнул:
— Вот почему я не жалею о том, что сделал. Я просто жалею, что это вообще случилось.
Она взяла у него бутылку.
— Как благодарят мужчину после того, как он спас твою жизнь, которую сам же подверг в опасность?
— Подверг опасности?
Она вытерла рот костяшками пальцев.
— Да. Как?
Он поглядел на нее, чуть склонив голову набок.
Она снова прочла его взгляд. Засмеялась:
— Не тем способом, о котором ты подумал, chico.
— Просто говорят «спасибо». — Он забрал у нее бутылку и отхлебнул.
— Тогда спасибо.
Он сделал широкий жест, поклонился и, не удержав равновесия, свалился прямо на нее.
Он сделал широкий жест, поклонился и, не удержав равновесия, свалился прямо на нее. Она взвизгнула, хлопнула его по макушке и помогла выпрямиться. До столика они доковыляли, хохоча и задыхаясь.
— Мы с тобой никогда не станем любовниками, — объявила она.
— Почему это?
— Мы любим других людей.
— Ну, моя-то умерла.
— Мой, наверное, тоже.
— А-а.
Она несколько раз пьяно помотала головой.
— Значит, мы любим призраков, — заключила она.
— Да.
— Получается, мы и сами — призраки.
— Ты набралась, — заметил он.
Она рассмеялась и ткнула пальцем в его сторону:
— Это ты набрался.
— Не спорю.
— Мы не будем любовниками.
— Ты уже говорила.
В первый раз они занялись любовью в ее комнате над кафе, и это было как автомобильная катастрофа. Они сокрушали друг другу кости, они падали с кровати, они перевернули кресло, и, когда он вошел в нее, она прокусила ему плечо до крови. Все кончилось быстро — примерно столько времени нужно, чтобы вытереть тарелку.
Во второй раз, полчаса спустя, она лила ром ему на грудь и слизывала его, и он делал с ней то же самое, и они не спешили, усваивая ритм друг друга. Она заранее предупредила: «Никаких поцелуев», но это было как ее «Мы никогда не будем любовниками». Они пробовали медленные лобзания, и жесткие поцелуи, и легкие клевки в губы, и соприкосновения одними языками, без участия губ.
Его изумляло, как им весело и радостно. За всю жизнь у Джо было семь женщин, но по-настоящему занимался любовью он только с Эммой — в том смысле, какой он вкладывал в это выражение. И хотя секс у них с Эммой был безудержный, а иногда и вдохновенный, Эмма всегда как будто таила что-то. Иногда ему казалось, что она со стороны наблюдает за тем, как они занимаются сексом. А после этого она еще глубже замыкалась в себе.
А вот Грасиэла ничего не таила и не сдерживала. Она таскала его за волосы, она сжимала его шею своими крепкими руками, так что он опасался, как бы она ее не сломала, она вонзала зубы в его плоть. Она доводила само действо до края, за которым начиналось исчезновение: словно он проснется утром один, а она окажется растворенной в его теле. Или наоборот — утром он будет растворен в ней.
Проснувшись, он с улыбкой вспомнил об этой дурацкой мысли. Она спала на боку, повернувшись к нему спиной, волосы ее разметались по подушке и изголовью. Он подумал: может быть, стоило бы выскользнуть из постели, схватить в охапку одежду и удрать до начала неизбежной дискуссии о чрезмерном употреблении спиртного и необдуманных поступках. Но он слегка поцеловал ее в плечо, и она тут же перекатилась к нему. Она мгновенно оказалась сверху. А сожаление и раскаяние, решил он, подождут до другого дня.
— Это будет деловая договоренность, — объяснила она ему в кафе внизу, когда они сели завтракать.
— То есть как? — Он ел тост. И не мог подавить идиотскую улыбку.
— Мы будем удовлетворять эту… — подыскивая слово, она тоже заулыбалась, — эту потребность друг в друге, пока не наступит таковое время, когда…
— «Таковое время»? — переспросил он. — У тебя был отличный учитель.
Она откинулась на спинку стула.
— У меня очень хороший английский.
— Согласен, согласен. Почти безупречный, ты только один раз сказала «подверг в опасность» вместо «подверг опасности».
Она выпрямилась:
— Спасибо.
Он продолжал улыбаться как дурак.
— Не за что, — отозвался он.